Лазоревый мундиръ II: Смертоцвет

— Ну, ладно, — вздохнул князь. — Я покажу вам тот самый «Фейерверк Дюбуа». Он давно вышел из моды, и из нынешней молодежи его, должно быть, никто и не видал. Даже интересно было бы снова припомнить, каково это… Впрочем, я-то уже не смогу. А вот вы… вы умеете играть на рояле, Герман Сергеевич?

— Нет, не сподобил Господь, — ответил Герман. — А это непременно нужно?

— Нет, можно чтобы сыграл и кто-то другой. Давайте, я сыграю, а вы будете пробовать. Пройдемте в гостиную, у меня там есть рояль. Давненько я не играл.

С этими словами он закрутил колеса своего кресла, направившись к дверям, а Герман почтительно последовал за ним.

Глава четвертая Расцветают сто цветов

Герману нечасто приходилось бывать на аристократических приемах, и предыдущий раз оставил у него специфическое впечатление. Впрочем, Таня, наставляя его, подчеркнула, что в этот раз прием будет совсем иного рода, и не обманула.

Чопорность чувствовалась во всем. В белых перчатках надутых лакеев, в филигранно разложенных приборах за обеденным столом, даже в выражении лица хозяина дома, который едва поклонился Герману, когда того к нему подвели.

Граф Уваров явно хотел подчеркнуть: хоть я и низвергнут с небес на грешную землю Зубцовского уезда, но все равно остался небожителем. Был он худощавым и высоким, со старомодными бакенбардами, а на лице его застыло холодное выражение английского лорда, вынужденного зайти в кабак, но не желающего иметь с его завсегдатаями ничего общего.

Его дородная супруга взглянула на Германа несколько теплее, но тоже свысока. Чем-то она напомнила ему ту римскую матрону, что встретилась ему на памятном маскараде.

Представили его и графским дочерям, которых оказалось две. Одна из них, Галатея, высокая статная блондинка, лишь коротко кивнула ему, также очевидно с порога решив, что перед ней человек, несравненно ниже ее по положению. Вторая, Ариадна, была ниже сестры, полнее, но от того и с выдающимися формами, так что портили ее разве что веснушки и строгое пенсне, придававшее ей какой-то профессорский вид. Эта даже перекинулась с Германом парой слов, спросив его мнение о недавно вышедшей и наделавшей много шума книге «К вопросу об этике необъяснимого» Карла Радемахера. Герман об этой книге ничего не слыхал, отделался неопределенным замечанием, и, кажется, впечатления не произвел.

На этом представление окончилось, и Герман был предоставлен сам себе. Он побродил по залу, присоединяясь то к одной, то к другой мужской компании, по возможности вставляя приличествующую реплику в диалог. Наиболее крупный кружок, включавший в себя и дам, и кавалеров, собрался вокруг молодого мужчины, немного старше Германа, который и впрямь заметно выделялся из общей толпы. Он был очень загорел, с выгоревшими на солнце волосами, так что чем-то напоминал сезонного рабочего из южной губернии. При том он был очень высокий, нескладный, говорил сбивчиво, но с каким-то неистовым огнем в глазах и в каждом слове. Одет он был во фрак, явно недешевый, но как-то нехорошо на нем сидевший, словно он был с чужого плеча.

Когда Герман присоединился к этой компании, разговор шел об истории эльфов, так что Герману стало интересно.

— Они владели куда большим числом миров, чем принято считать, — говорил загорелый с видимым жаром. — Вероятно, они сами это скрывают, а может быть, даже и вовсе уже забыли. Наука у эльфов не развивается, так что это вполне возможно. Их народ чем-то похож на бурундука, который распихал орехи по норам и дуплам, а теперь сам не может половину из них найти.

От такого сравнения некоторые из слушателей улыбнулись, а особенно просияла Ариадна, оказавшаяся тут же. И почему-то из-за этой ее улыбки рассказчик Герману сразу слегка не понравился, хотя, казалось бы, какое ему дело? «Этот, небось, про этику необъяснимого, читал,» — подумал он.

Однако постепенно рассказ об эльфийских мирах-осколках, блуждающих где-то в междумирье и скрывающих разнообразные тайны, заворожил и его.

— Стало быть, при известном везении можно найти эльфийский артефакт, которым сами эльфы давно не пользуются? — спросил Герман. Ему невольно вспомнилось, что Рождествин говорил о проклятии, поразившем крестьянина Рыжова.

— Вы зрите в корень, — проговорил молодой человек, а затем взглянул на Германа и воскликнул. — О, Герман Сергеевич, и вы здесь! Вас-то мне и надо!

Некоторые из собравшихся взглянули на Германа с интересом, а тот в ответ слегка сконфузился. Он предпочел бы до поры до времени на авансцену не выходить.

— Простите? — переспросил он, так как с этим человеком никогда не был знаком, и понятия не имел, откуда тот мог бы узнать его имя.

— Ха, видите, я все про всех знаю! — он заулыбался Герману какой-то обезоруживающе-дурацкой улыбкой, словно они в самом деле были старыми приятелями. — Пойдемте, у меня есть к вам дело.

Они отошли к высокому стрельчатому окну, и молодой человек продолжил:

— Меня зовут Илья Ферапонтов, вы, может быть, читали обо мне что-нибудь в газетах.