Лазоревый петух моего детства (сборник)

Он почувствовал за своей спиной чье-то присутствие и обернулся. По береговому гребню на фоне монастырской стены шла девушка. Она как бы переступала легкими босыми ногами по верхушкам мелких рябин и ольховой растительности. Сережка решил, что она вот сейчас беззвучно скользнет вниз по воздуху, коснется его, обдаст тихим ветром и умчится куда-то, оставив его навечно одиноким. Чтобы этого не случилось, Сережка, как ящерица, по-над самой осокой прыгнул к откосу. Он лез наверх, изодрал руки, несколько раз оскользнулся и вывалялся в грязи — глина по откосу была влажной от многочисленных родничков, пробивающихся к реке. Сережка успел выскочить на тропу впереди девушки. Он издал клокочущий вопль и заскакал перед ней, винтя задом.

Девушка сняла сумку с плеча, уселась на обвалившийся кусок стены и, облокотясь о колени, подперла голову.

— Продолжай, — сказала она.

— Чего продолжать?

— Устрашай.

Сережка хотел ответить чем-нибудь дерзким, но в это время у ног девушки появился Злодей. Девушка погладила его по загривку.

— Диво, — сказал Сережка. (Мама всегда бранила его, когда, вернувшись в Ленинград, он разговаривал бабушкиными словами.)

Злодей зарычал.

— Его Злодеем зовут…

Девушка оглядывала небо, и землю, и Сережку, как плод этого неба и этой тихой льняной земли.

— Злодеем? — спросила она.

— Ну да. Беспризорный он. Иногда куриц давит… — Сережка отвернулся от девушкиного взгляда, в котором как бы искрилось светлое удивление, и проворчал: — Дождь хлынет. Вам идти-то куда?

Девушка назвала деревню километрах в пятнадцати от города Турова.

— Поздно уже. Идите к моей бабушке, ночевать проситесь… Да вы не найдете, я провожу.

На монастырском подворье пахло известкой и свежими досками. Разглядев трибунку и мачту для флага, девушка засмеялась:

— Никак, пионерский лагерь? А где же пионеры?

— Они еще носятся. Кто на речке сидит, кто в лесу. Лагерь еще не готовый.

Сережка привычно и скупо глянул на одноэтажные строения жилых корпусов, двухэтажную трапезную, где внизу кухня, а верх для еды — с малой трапезной, церковкой, наморщил облупленный нос и сказал:

— Зряшное дело. На полу прибьют — с потолка лепехи обваливаются. Одну стену подштукатурят — другая сползет. Древнее все. Тут капитальную реставрацию нужно делать, считай, деньги на ветер пустили. Палаточный городок можно было построить. Пионеры уже давно бы организованно жили.

— Тебя позабыли спросить. Я тебе что велел? Не показываться на территории.

Из-за старой шатровой ивы вышел начальник лагеря. С ним были двое бородатых, молодецкого вида.

— Этот, что ли? — спросил один, с пальцами растопыренными, как бы неспособными к тонкой работе. Не дожидаясь ответа выдохнул сипло: — Гений.

— Ну уж и гений! — возразил начальник лагеря. Острый начальников кадык прошелся поршнем по шее. — Красивых слов не жалеем, они от этого силу теряют.

— Конечно. Гения удобнее сознавать либо мертвым, либо еще не родившимся.

— А это явление откуда? — спросил другой бородач, кивнув на Злодея. Жаль, сейчас черти не в моде, я бы его написал.

— И этому на территорию вход воспрещен, — с обидой сказал начальник. — Неуправляемый он.

Начальнику хотелось выступить перед городскими, долго учившимися художниками в роли скромного очевидца больших духовных преобразований, поскольку в городе из-за спешки и недостатка транспорта эти преобразования меньше заметны.

— Оба неуправляемые, — вздохнул начальник. — Ничего не поделаешь акселерация. Куда она нас приведет?..

Девушка засмеялась, присела и погладила Злодея по вздыбившемуся загривку. Злодей сложил уши — тут бы вот и рвануть запястье зубами. Непривычное ласковое прикосновение пугало его, но он стерпел, только наморщил нос и подтянул губу, обнажив верхние зубы.

Сережку Злодей воспринимал как нечто подобное себе, только более слабое, и поскольку он никогда не видел Сережку жующим, то и более голодное. Начальника лагеря Злодей не то что побаивался, но, понимая его характер неустойчивым, способным к неоправданному действию, при встрече сторонился и оглядывался — не запустит ли этот тоскующий человек в него чем-нибудь каменным. И сейчас он скалил клыки на начальника, который, по его мнению, вошел в сговор с проходящими экскурсантами, чтобы кого-то обидеть. Угрожающая нота вылетела из его утробы тяжелым шмелиным роем.

— Ну, мы пошли, — сказал толстопалый художник.

Другой, пятясь и глядя на девушку, добавил:

— Гений не гений, но братишка ваш гений.

Девушка засмеялась. Сережка подумал: «Что она все смеется?», но ощущать себя братом этой смеющейся девушки было приятно. Чтобы не разбивать иллюзию, он произнес грубовато:

— Пойдем. Чего тут…

Тучи спустились ниже, они как бы всасывали друг друга и набухали, образуя все новые и новые разноцветные клубни. Над головой шел процесс рождения дождя. Он сопровождался звуком, едва уловимым на слух, но нервы от этого звука напрягались, и тело сжималось в почтительном оцепенении перед простотой и величием происходящего.