Лазоревый петух моего детства (сборник)

— Некогда мне, — говорит, — с тобой балабонить. Ты теперь будешь мой раб, и все, гутен морген. Отвечай, что это за страна такая прекрасная за твоей спиной?

Повернулся наш черт на другой бок, посмотрел — болото.

— Эта? — спрашивает.

— Ты мне вопросы не задавай! — Германский черт рассердился, заскреб железом, аж искры посыпались. — Ты отвечай на вопросы. Коротко отвечай и ясно.

— А леший его знает, — ответил наш черт.

— Какой такой леший?

— А тот, что там живет посередке.

— Ну так я его прогоню! Я его воевать пришел.

Смотрит наш черт на германского черта и не понимает.

— Слушай, кум, а зачем тебе это?

— Во-первых, не кум! — закричал германский черт. — Я тебе кум, когда дома сижу, а сейчас я твой хозяин, стало быть — господин. А эту прекрасную страну, где леший живет, я всю перестрою. Видишь, там, где золото рассыпано?

— Вижу, — отвечает наш черт и думает: «Там что ни на есть самая трясина, солнце в ней золотом блещет».

— Там я поставлю камень-скалу. А на камень посажу свою волшебную девку — нимфу Сильфиду.

— А зачем? — спрашивает наш черт.

— А это не твоего дурацкого ума дело. Я тут новый порядок построю… Видишь, там, где рассыпано серебро?

— Вижу, — отвечает наш черт, а сам думает: «Там трясина хоть и небольшой глубины, зато вязкая, как затянет, так и концы, — блестит в этом месте серебром ясное небо».

— Там я тоже поставлю камень-скалу, а на ней построю разрушенный замок. Будет у меня жить в этом замке, в ветровой башне, свирепый рыцарь Вепрь.

Наш черт даже привстал на локте.

— А зачем? — спрашивает.

— А ты лежи пока. Слушай мои прекрасные планы и восхищайся. От тебя сейчас ничего не требуется, а вот как начну перестраивать, ты будешь камни ворочать. Вон, гляди, видишь, где рассыпаны изумруды?

— Вижу, — отвечает наш черт, а сам думает: «Ну, там уж совсем гиблое место. Пожня там, заросшая мокрой зеленью, как вступишь на нее — провалишься, и не выпустят тебя обратно корни трав».

— Там я тоже поставлю камень-скалу, а в ней пещеру выдолблю. Будет жить в пещере томящийся рыцарь Дервульф. Вздыхать будет на всю окрестность и зубами скрипеть.

Наш черт совсем сел, на болото смотрит и опять спрашивает:

— А зачем?

Германский черт своими железами загрохотал, копытами затопал, взвыл люто, со скрежетом:

— Дурак ты, дурак и есть. Сейчас я пойду лешего воевать, а когда повоюю, будем скалы строить и замок разрушенный городить.

Полез германский черт в болото. Сперва ровно шел, потом прыжками попер — с кочки на кочку, с большим передыхом. Кочки под ним оседают — железа на нем тяжелые. Одна кочка, может, побольше других, совсем в топь ушла, и германский черт следом. Вылезти пытается, да только трясину вокруг баламутит, кашляет и чихает.

— Эй, кум, помоги! — кричит он нашему черту на берег.

— Ты мне кум, когда дома сидишь, — отвечает ему наш черт между прочими разными возгласами.

— Не дай пропасть живой душе.

— Ты железо с себя сними — и выплывешь.

— Не сниму ни в жизнь. Без железа я нестрашный.

— Ну, тогда тони.

Делать нечего, начал германский черт с себя железо снимать. И копыта железные свинтил, и все крючья, а вылезти все равно не может — держит его трясина за ноги.

Он снова кричит:

— Помоги, я же видишь теперь какой голый!

Отходчивый наш черт. Сломал он осину-орясину и протянул ее черту германскому. Тот ухватился. Вытащил наш черт германского черта на берег и на берегу орясиной той начал ему бока обрабатывать.

Орет черт германский:

— Ты чего, кум, с меня шкуру спускаешь? Это же не твоя сторона, там, где леший живет.

— А у нас разницы нету, — отвечает наш черт. — У нас что черт, что леший — одна сатана.

Все бока ему ободрал.

Земля тлеет чадно, как войлок. Два пульмана за паровозом стоят на дыбах, будто два жеребца огненногривых. Хвост эшелона оторвался и с невысокой насыпи вплыл в болото. Щелкают и визжат пули. Автоматы будто бумагу рвут или кожу. Падает в болотную воду Володька. Вода керосином пахнет. Эшелон составляли цистерны с горючим. Поперек насыпи, опрокинутый на бок, умирает в белом пару паровоз. Сыплются из распоротого паровозного брюха красные угли, и вода в болоте уже загорелась.

Кто-то кричит:

— Дети в последнем вагоне!

«Мы — дети» — эта мысль усыпляет Володьку, он хочет вздохнуть спокойно, но рот ему заливает вода пополам с керосином. Потом он снова слова слышит:

— Пятеро живы да двое раненых. Ишь как их опалило, такую мать…

— Перестань материться, они же дети.

— Еще мне слова искать, когда дети в огне горят.

— Их уже целое лето катают…

Володька снова бормочет: «Мы — дети». Снова эти слова его усыпляют…

Во сне Володька по дороге идет, знает, куда идет, — догоняет Сашку с ребятами.

…Бабка Вера отрубила Пеструшке голову. Ударила топором несильно — жалея. Пеструшка вырвалась и полетела с криком. Потом побежала по двору кругами, припадая на крыло. Потом упала под кадкой.

— Зачем ты ее?

Бабка Вера обернулась. На крыльце приемыш… Девчонка соседкина, Маруська, сама от горшка два вершка, его под плечо поддерживает.

— Для бульона… — Сказав это, бабка мимолетно подумала, что, может, поторопилась — мальчонка и без бульона авось встанет на ноги. Завела бабка глаза к небу.