Льдинка

– Нет, он жив. Его время еще не наступило. Дильс, его нужно хотя бы связать, – проговорил Тух-Тух, с отвращением разглядывая гигантский нарост на спине Кости. – Но я бы решил проблему более радикальным способом.

– Связывай, – помертвевшим голосом произнес Дильс.

Тух-Тух сходил за веревкой и вопросительно посмотрел на Дильса. Поняв, что помогать ему никто не собирается, он стал заматывать в кокон валяющееся существо. Оно только вздрагивало, когда веревка слишком сильно врезалась в тело, и тихо вздыхало. После этого Тух-Тух накрыл его курткой.

– И что теперь с этим делать? – спросил Тима, понимая, что на этот вопрос нет ответа.

– Ты заметил, что его тело стало усыхать? – спросил норвежец. – Эта хреновина на спине словно качает из него всю силу и энергию. Еще денек-другой, и от него ничего не останется, и он просто отпадет, как хвост у головастика, когда тот начинает превращаться в лягушку. Вопрос в том, во что превратится сам горб.

Как ни удивительно, ночью Тима спал как убитый. Где-то под утро ему приснилась рыжеволосая красотка, которую они видели в пещере. На ней были бриллиантовые кольца и браслеты, ослепительно сверкающие при свете сталактитов. От нее пахло чем-то приторно-сладким, как от только что извлеченного из морозилки мороженого. Он занимался с ней любовью, долго и неистово, она в экстазе царапала Тиме спину своими вишневыми ноготками, и ему даже показалось, что он кричал во сне.

Тима проснулся, тяжело дыша. Где-то внизу живота он почувствовал липкое тепло и стал торопливо выбираться из спальника. Впервые за все последнее время у него случилась поллюция.

Он вылез из палатки и остановился, оцепенев. В двух шагах от палатки, скрючившись, сидел Костя. Неизвестно, как ему удалось освободиться от веревки, но Тима вполне допускал, что в этом ему помог его новый друг, прочно сидящий на спине. И уж тем более Тима не представлял себе, как он смог добраться до ружья – оно всегда было при Дильсе. Горб тянул Костю к земле, превращая в жалкую пародию на кресло-качалку, поэтому он подполз к стене и прислонился к ней горбом.

Одна нога Кости была разута, и теперь он ожесточенно пытался зацепить спусковой крючок большим пальцем. Но голая нога быстро замерзала, теряя чувствительность, и его движения становились все более резкими и неуклюжими. За ночь горб вырос еще, и теперь Костя становился похожим на какого-то немыслимого динозавра.

– Не делай этого, – сказал Тима, чувствуя, что это не совсем те слова, которые он собирался сказать. В какой-то короткий миг он увидел глаза Кости – и ему стало безумно жаль его. Он хотел шагнуть к нему и вырвать ружье, но его конечности словно парализовало, и они отказывались повиноваться.

– О…бидно, – прохрипел Костя, судорожно мотая ступней, палец все время проходил мимо крючка. – Ни… когда не… везло. Может… хоть сейчас…полу…чится. Если… не выйдет… застрели сам. Ты сделаешь… это?

– Дильс! – срывающимся голосом позвал Тима.

«Ильс! Ильс! льс!..» – заухало эхо, бегая по стенкам пещеры.

– Тимыч? – раздался хриплый спросонья голос Антона. – Что происходит?

Костя дернулся, словно от пощечины. В эту же секунду палец мягко лег на крючок, и его лицо неожиданно стало спокойным, почти торжественным.

– Берегите… себя… Простите…

Вопль Тимы и выстрел слились в одно целое. Затылок Кости вылетел вместе с мозгами, заляпав часть палатки и стены. Тима закричал, кажется, он кричал «нет», но точно не помнил. Зато он точно помнил какое-то надсадное верещание, и как затрясло тело Кости. Боже, неужели он еще жив?

Он все-таки сумел сделать над собой усилие и словно во сне шагнул к нему. Нет, это верещит не Костя. Теперь Тима четко видел, как сзади взбудораженно извивается горб, тряся безжизненное тело Кости, его руки и голова слепо болтались, как у тряпичной куклы, ноги подпрыгивали, будто по ним пускали ток. Ничего более чудовищного он в жизни своей не видел и, находясь на грани потери сознания, понял, что эти пронзительные звуки издает не Костя, а поселившийся на его спине ужас.

Прежде чем похоронить Костю, Тух-Тух долго осматривал горб. Потом он позвал Дильса и что-то показал ему. Тот нахмурил брови и сказал, что сейчас уже все равно.

Позже он поведал Тиме, что возле основания горба, под складкой, Тух-Тух обнаружил совсем тонкий слой кожи, почти прозрачный, как плацента. Он слегка надрезал ее, края тут же разошлись, и внутри обнажилась зияющая дыра, сильно смахивающая на пасть, утыканная острыми, как у акулы, зубами. А еще сбоку проклевывались два щупальца, и какое-то время они вяло дергались. Глаз, который с такой злобой пялился на них, медленно заволакивала молочная пленка. Грубые волоски съеживались, словно горб держали над огнем, как курицу, и скоро осыпались, будто иголки с засохшей елки. Горб умирал долго и неохотно, и тело Кости даже спустя час еще некоторое время вздрагивало.

– Мир его праху, – сказал Тух-Тух, пока Дильс накрывал то, что осталось от головы Кости. – Так лучше для него.