Льдом и мечом

Лицо Тимориса светится жадно, воин сгружает трофеи на колени, зажимает в подмышках, гроздья увесистых пучеглазых рыбин висят в руках. Шар заметно разрежается.

— А как жрать-то? — Тиморис озирается. — Костерчик тут развести еще можно, если согнать чаек, а вот дрова…

Белоснежные глаза Милиты превращаются в черные провалы, немертвая открывает рот, сверкают клыки. Рыбий шар замирает, существа дрожат как в агонии, стремительно худеют, чешуя и плоть превращаются во что-то черное, рассыпчатое, потоки «золы» стягиваются в рот Милиты.

Скелеты рыб плавают в сиреневом огне. Глаза Милиты вновь наливаются белым.

— Вкусно. — Немертвая облизывает губы.

Тиморис чуть не роняет съестные богатства, рожа бледная, взгляд примерз к Милите.

— Только м-меня так не ешь, — стучат зубы.

— Хорошо, съем как обычно, ножом и вилкой, — улыбается немертвая.

— Милита права, — говорит Эгорд.

— Меня надо съесть?!

— Нет, съесть надо рыбу, но придется по старинке. Возиться с костром, готовкой и поеданием нет времени, да и место небезопасное.

Тиморис вздыхает, из-за сапога неохотно появляется ножичек, воин уныло вырезает на чешуе руны.

Эгорд делает то же самое. Через некоторое время от рыб остаются лишь кости, воин-маг передает часть энергии Тиморису.

— А что, ничего. — Воин выглядит бодрее, настроение приподнятое. — Но все равно скучаю по вкусу жареного мяса, рыбки, а еще бы пивка…

— …и одеяло с девкой, — дразнит Милита. — Не в той компании, дружок.

— А-а, ерунда, — отмахивается Тиморис, развалившись на гребне. — Прибьем этого Зараха и пойдем кутить!

— Жаль огорчать, но вряд ли доживешь, смертный. Да и на твой счет, Эгорд, сомневаюсь. Впереди столько преград, что без смертей с нашей стороны не обойтись. А ко мне смерть равнодушна.

Эгорд и Тиморис переглядываются.

— Спасибо на добром слове, подруга. — Тиморис водит по лезвию копья маленьким точильным камнем.

— Даже нежить смертна, если очень постараться. — В голосе Эгорда холод.

— Ну, стараться не позволю, — спокойно отвечает Милита. — И потом, даже если к Зараху доберемся вместе, никто не посмеет убить его, кроме меня. Запомни, Эгорд: Зарах мой.

— Не время делить медвежью шкуру.

— Все равно запомни!

— Так, мстители, — властно кричит Тиморис, — весь дракон в рыбьих костях, надо бы их за борт!

Эгорд и Милита смотрят на воина, напряжение медленно гаснет. Милита вздыхает:

— За борт надо тебя.

Поднимает руки, шепчет заклинание, слова с тягучим эхом, будто в просторном мавзолее. Рыбьи скелеты взвиваются, как внезапно разбуженные, игольчатые челюсти хищно щелкают, рыбу-нежить окутывает собственное лиловое пламя. Косяк немертвых заплывает в клетку драконьих ребер, костяные рыбы неторопливо перемещаются в густом фиолете, иногда кусают друг друга.

— А это… зачем? — Тиморис говорит так, будто его посадили на цепь рядом с тигром.

— Тебя позлить. — Милита возвращается на место всадницы. — Пригодятся. Надо же обзаводиться личной армией.

Дракон взлетает, в лица бьют облака, несколько мгновений в тумане — и оказываются над белоснежными островами пара.

Облака и океан меняют краски: синий и белый с наступлением сумерек окрашиваются в медь. Милита снижается на рыбалку трижды, грудная клетка дракона забита рыбьей нежитью, сиреневый огонь пылает на всю мощь. Появляются первые кровавые пятна, полосы заката.

Ночью тьма кромешная, где небо, где вода, не разобрать. Магическое пламя вокруг костей дракона в черноте пронзительно яркое, мелькают белые лучики. Тиморис рассказывает анекдоты, ржет во все горло, Эгорд пытается заснуть. Милита погружена в хмурое безмолвие, заостренный взгляд режет темную даль, белое сияние глаз рассеивает тьму на несколько метров вперед, видны обрывки туч. Иногда, после самых пошлых анекдотов, похожая на камень немертвая взрывается смехом, Тиморис вздрагивает, но вливается в веселье, Милита вновь застывает, будто Тиморису померещилось.

Эгорд не может уснуть, тонкая дрема разрывается демоническим смехом Милиты, закрадывается ужас, хочется верить, что сон, Милита не может смеяться так. Терзают нехорошие предчувствия…

Назойливые мрачные видения отогнать не удается, Эгорд обращается к верному лекарству — вспоминает Витора и прежнюю Милиту, солнечные дни, прогулки по лесам и лугам, собирание трав для целительных отваров, Эгорд учил Милиту варить супы, а потом девочка с радостным визгом бросалась «старшему брату» на шею, хвасталась, что Витор наконец-то не выплюнул, краснея и прося прощение, а умял три тарелки…

— А вот еще один, — сквозь смех говорит Тиморис. — Покупает как-то графская служанка на рынке здоровенную колбасу…

— Заткнись уже!!! — рычит немертвая, до хруста сжимает увенчанный клинками лук.

Тиморис втягивает голову в плечи, будто схватил мешком по макушке.

Губы нежити дрожат в оскале, глаза слепят белой лавой.

Тиморис затравленно отворачивается, ложится спать…

Эгорд закрывает глаза, в подсознании шум воздушных рек и крыльев дракона. Успокаивает лучше тишины: уснуть под него труднее, но засыпать приятнее.