Льды уходят в океан

— Ну чего ты на меня смотришь так, будто я твой враг?

Смайдов молчал. Как всегда в минуты нервного возбуждения он поглаживал неживые пальцы протеза, поглаживал так осторожно, точно боялся причинить им боль.

2

Харитон приоткрыл дверь, просунул голову, спросил:

— Можно?

Чтобы как-то разрядить создавшуюся неловкость, Василий Ильич сказал:

— Давай-ка сначала отпустим Езерского, потом докончим наш разговор. Не возражаешь?

И походкой крайне больного человека, которому с великим трудом дается каждый шаг, прошел через кабинет. Лоб его был обвязан не совсем чистым платком, на лице — страдание.

— Садитесь, товарищ Езерский, — сказал Смайдов.

Харитон опустился на стул и сразу же приложил обе руки к вискам.

— Болит? — спросил Борисов.

— Раскалывается. Третьи сутки кряду. Будто все время дуга под черепом вспыхивает…

— А что врачи? — участливо спросил Смайдов.

— А что — врачи! — Езерский устало покачал головой, не забыв при этом легонько застонать. — Больничный листок, конечно, оформили, полсотни таблеток дали, микстуры, а башка раскалывается. На свет глядеть больно. Сказали так: лежите, товарищ Езерский, по возможности без движений. Полный, значит, покой…

— И вы лежите?

Харитону показалось, будто в голосе Смайдова он уловил легкий оттенок иронии. Пытливо взглянув на Петра Константиновича, Езерский подумал: «Неужели пронюхал?.. Да только откуда же? На кладбище никто из наших вроде не заходил… Или поймать хочет?..»

Не ответив на вопрос, Харитон в свою очередь спросил:

— А зачем меня вызвали? Не доверяете, что бюллетень есть? Вот, пожалуйста.

Он полез в карман за больничным листком, но Смайдов движением руки остановил его:

— Не надо, товарищ Езерский. Вы небось и сами переживаете, что вашим товарищам приходится туго? Понимаете ведь, какое горячее сейчас время?..

Харитон успокоился. «Ни черта они не знают, это только показалось».

— А то не переживаю? Вся душа изболелась!

— Мы с товарищем Борисовым думали, что ты всетаки имеешь хоть каплю совести. Тебе не стыдно? Не стыдно, а?

— А чего мне должно быть стыдно? — Харитон смотрел мимо Смайдова, боясь заглянуть в его глаза. — Я ничего не украл, Петр Константинович, вы это бросьте… — Он уже понял, что комедия, разыгрываемая им, ни к чему. Наверняка они все знают. Кто-то небось выследил, где он был эти три дня. Выследил и накапал. — Стыдно тому, кто ворует, Петр Константинович, а я человек честный…

Он говорил тусклым голосом, говорил, лишь бы оттянуть время. И усиленно соображал: «Что делать? Признаться? Свалить все на Беседина? Так, мол, и так, это Беседин насильно заставил работать на кладбище… Вряд ли поверят. Смайдова не обдуришь… Ну и черт с ним! В крайнем случае пойду к Беседину. Хуже не будет…»

— Что тебя заставляет так нагло врать, Езерский? — Смайдов опять начал поглаживать пальцы протеза. — Ты ведь предаешь докеров, Езерский. Пошел на кладбище варить кресты, бросил бригаду. Ты что, очень нуждаешься? Нищенствуешь?

Харитон молчал.

— Чего же ты молчишь? — спросил Петр Константинович.

Харитон вдруг встал, протянул руку к графину, налил воды, медленно выпил полстакана. Потом сказал:

— А чего говорить? Ну, варил ограды. Не кресты, а ограды. Так что? У меня бюллетень. По закону. За счет болезни трудился. Преступление. В артели тоже не капиталисты работают. Помог я инвалидам — и все. Не мог отказать. За счет болезни… Поощрять надо, а вы… «Циник!» Какой я циник! Не нравлюсь я вам, Петр Константинович, вот вы и взъелись. Илью Семеныча вышибли из доков, теперь до меня добираетесь… Только ничего из этого не выйдет. Бюллетень есть бюллетень.

— А совесть? — спросил Борисов. — А честь? Честь докера?

— Пойду я, — сказал Харитон. — Завтра на работу, а у меня опять голова разболелась на нервной почве. Можно, Василий Ильич?

Смайдов взглянул на Борисова, проговорил:

— Пускай идет. — И когда они остались одни, резко сказал: — Негодяй! Когда я вижу таких, мне становится душно. Почти законченный негодяй.

Борисов невесело усмехнулся:

— Почти? Значит, ты не совсем ставишь на нем крест? Это обнадеживает.

— Что ты имеешь в виду?

— Да нет, ничего особенного, просто так… Между прочим, Лютиков запросил о нем все данные. О нем и Хрисановой. И знаешь, что? Последние три года Езерский и Хрисанова идут, как говорят, в ногу: в среднем сто шестьдесят процентов программы. Немного меньше, чем давал Беседин, но больше других. И тебе трудно будет доказать Лютикову, что Езерский — не передовой рабочий.

Словно не слыша, о чем говорит Василий Ильич, Смайдов спросил:

— Ты подпишешь характеристику на Езерского?

Василий Ильич вместе со стулом придвинулся поближе к Смайдову, по-дружески положил руку на его плечо. И как можно мягче сказал: