Льды уходят в океан

— Наш ребенок, — почти неслышно сказала она. — Тогда, в прошлый раз, я…

Теперь до него дошло. Вначале в его глазах мелькнуло недоверие. Потом — испуг. Потом, кажется, растерянность. Он ожидал всего, чего угодно, только не этого. Ему и в голову никогда не приходило, что он может стать отцом. Зачем ему это нужно? Зачем ему нужен какой-то ребенок? Он привык жить для себя, он любил только собственную персону и полагал, что если и свяжет когда-нибудь свою судьбу с какой-то женщиной, то и она должна жить лишь для него, окружив его вниманием. Разве он этого недостоин?

И вдруг — ребенок! Дашенькин ребенок. Его ребенок…

— Почему вы молчите, Илья Семеныч? — робко спросила Дашенька. — Почему вы ничего не говорите?

Он встал с дивана и пересел на стул. Напротив Дашеньки, но не близко, словно хотел отгородиться от нее хотя бы двумя шагами. И только потом сказал:

— Слушай, Дашенька, как это у тебя все просто получается? Пришла и — сразу: «У нас будет ребенок». Ты думаешь, о чем говоришь?

— Не просто, Илья Семеныч, — тихо ответила она. — Я много об этом думала. Я не сразу пошла к вам…

— А зачем все-таки пришла? Наверное, не для того ведь, чтобы только поделиться своей радостью? Ты хочешь посоветоваться, правда? Давай посоветуемся.

Она машинально сказала:

— Посоветуемся, Илья Семеныч.

— Ну вот… Ты, конечно, знаешь, что делают в таких случаях, когда случайно… Когда не замужем… Ты понимаешь, о чем я говорю?

Он увидел, как краска залила ее лицо, но не придал этому особого значения. И переспросил:

— Понимаешь?

— Понимаю. Но…

Илья вдруг обрадовался. В ее «но» он, как ему показалось, угадал то главное, ради чего Дашенька пришла к нему. Как это он сразу не подумал об этом? Ну и чурбан!

— Все ясно, Дашенька. И нечего тебе стыдиться. Оба виноваты, оба будем и расхлебывать эту кашу.

Он встал, подошел к шифоньеру, открыл дверцы и долго копался на одной из полок, шелестя какими-то бумагами. Дашенька смотрела на него с недоумением и тревогой: что это надумал Илья Семеныч? Что он хочет делать?

Но вот Илья снова вернулся на свое место, и Дашенька увидела в его руках пачку денег. Она не сразу поняла, для чего он принес эти деньги. И даже когда он протянул их ей, до Дашеньки не тотчас дошел смысл его поступка. А когда все поняла, неожиданно громко крикнула:

— Нет! — Помолчала мгновение и опять крикнула: — Нет!

Илья взорвался:

— Что нет? Или ты хочешь опутать меня? Окрутить? Попался, мол, на крючок, теперь не уйдет… Так? Не выйдет! Ты еще докажи, что ребенок, если он и будет, мой… Ты…

Он не договорил.

Он увидел, как исказилось ее лицо. Не то от боли, не то от гнева.

Потом он увидел, как из глаз ее выкатились две слезы. Крупные, точно дождевые капли. И медленно поползли по щекам.

Закрыв лицо руками, Дашенька повернулась и пошла к двери, не сказав ни одного слова.

Ни одного слова.

2

Прошло несколько дней, каждый из которых казался Дашеньке последним. Она привыкла ко всему, но испытывать таких мук ей еще не приходилось. И самым страшным оказалась не физическая боль, а то, что Дашенька ничего не могла забыть. Все случившееся запечатлелось в ее памяти, как искусно проявленный негатив, поразительно четкий, без единого дефекта. И не было никакого средства, чтобы вытравить его.

Она не выходила из дому целую неделю. Лежала в своей комнатушке с наглухо закрытыми окнами, молчала. Матери казалось, что Дашенька ни о чем и не думает. Обессилела бедняжка. Боль ее совсем доконала. Вон как затянуло, одни глаза живые. Хотя бы поплакала, хотя бы постонала, пожаловалась — гляди, легче бы стало. Так нет же, словно онемела.

На восьмой день Дашенька наконец вышла из комнатушки. Мать сидела за столом, опустив голову на руки. Измаялась, видно, измоталась болью дочери. Ей не было еще и пятидесяти, а голова вся седая, как у старухи. И глаза выцвели, поблекли.

Дашенька села напротив, спросила:

— Чего пригорюнилась, мам?

Мать подняла голову, посмотрела на дочь:

— Легче?

— Прошло, — сказала Дашенька. — Отпустило.

— Ну, слава те господи, — вздохнула мать. — Я вот тебе тут апельсинов купила, позавчера еще. Ждала все…

— Спасибо, мам. Не хочу… Потом.

Мать удивилась. Обычно, когда «отпускало», Дашенька сразу же преображалась, оживала. А сейчас…

— Что еще с тобой, доченька?

— Ничего, мам. Все будет хорошо, ты не беспокойся… Ну, улыбнись, мам. Ты устала со мной? Очень устала? — Дашенька положила ладонь на руку матери, погладила. — Измучила я тебя, бедненькую… Ты не сердишься на меня?..

— На работу скоро пойдешь? — спросила мать. — Или продлить больничный?

— Не надо продлевать. Уже все. А работать не буду. Там не буду. Не хочу… — Помолчала, подумала. — А чего хочу — сама не знаю. Уехать бы куда-нибудь, мам, подальше. Давай уедем, а? Продадим свой домишко и уедем. В тайгу куда-нибудь, в таежную деревушку. Или в тундру к саами. Работы везде много…

Мать промолчала.

Вскоре Дашенька ушла.

У входа в контору она увидела толпу людей, обступивших какое-то объявление. Протиснувшись, Дашенька стала читать. В шесть часов вечера — общее собрание рабочих и служащих артели. Выдвижение кандидата в депутаты городского Совета.