Льды уходят в океан

Она уже хотела уйти, но вдруг услышала:

— Говорят, выдвигать будем начальника цеха Беседина. Илью Семеныча.

Илью Семеныча? Его? Может быть, она ослышалась?

— Растет человек! — воскликнул кто-то рядом с Дашенькой. — Не по дням, а по часам растет. Вчера только в доках дали человеку под зад коленом, сегодня — кандидат в депутаты.

— Так этого же нельзя делать! — крикнула Дашенька. — Нельзя! Он очень плохой человек. Нечестный он, Илья Семеныч. Я знаю!

На нее смотрели удивленно и сочувствующе. Дашенька и сама небось не знает, что говорит.

Дашенька вдруг почувствовала, как кто-то осторожно потянул ее за руку. Она обернулась и увидела Игната Михайлова, безногого токаря.

— Здравствуй, Дашенька, — приветливо сказал Игнат. — Как здоровье?

— Хорошо, дядя Игнат. Спасибо вам… Это правда, что Илью Семеныча?..

— Погоди, дай я на тебя посмотрю. Похудела немножко. Ну, ничего, поправимся…

А сам все тянул ее за руку из толпы. Дашенька послушно шла за ним, по пути раскланиваясь с рабочими.

И вот они остались вдвоем. Игнат с хорошей улыбкой взглянул на девушку, сказал:

— Значит, говоришь, хорошо? Рад за тебя, Дашенька. А мы тут наскучались без тебя. Думали, что ты уж и забыла нас всех…

— Не забыла, дядя Игнат. Только уйду я от вас. Совсем уйду. Не буду больше работать.

— Не будешь? Это ж почему? Не нравимся мы тебе?

— Что вы! Я привыкла к вам. А вот… Я не могу сказать, дядя Игнат, не спрашивайте. Хорошо?

— Ну что ж, не буду. А ты почему об Илье Семеныче так говоришь? Я-то думал, ты уважаешь его. Думал даже, что дружите вы с ним.

— Дружу?

Игнат заметил, как потемнело ее лицо. И глаза потемнели. Будто он неожиданно обидел ее и она не может этого скрыть. «Ой, чует мое сердце, насолил ей этот мерзавец Беседин, — подумал Игнат. — Когда это было, чтобы Дашенька о ком-нибудь слово плохое сказала? Муху девушка без нужды не обидит, а человека — и подавно! Не сыграл ли „кандидат в депутаты“ с ней плохую шутку? Голову тогда открутить тебе за это мало, подлец!..»

Но как спросить об этом девушку, не обидев ее? Вон какая буря бушует в ее душе — простым глазом видно. Все обострилось в ней, все натянулось. Одно неосторожное слово — и что-то оборвется, и что-то больно ударит…

Как ни хотелось Игнату узнать побольше о Беседине, как он ни был уверен, что тот обидел Дашеньку, расспрашивать ее об этом он не стал. Боялся сделать девушке еще больнее: ей и так не по себе.

Сказал серьезно, без улыбки, чтобы она не подумала, будто он шутит:

— А уходить от нас не надо, Дашенька. Мы все любим тебя и… в обиду не дадим. — Помолчал немного, подумал и добавил: — Тебе отдохнуть бы надо. Поехать в санаторий… Я вот займусь этим…

Беседин стоял у окна в кабинете Климова и смотрел во двор. Увидев около объявления группу людей, спросил не оборачиваясь:

— Знают, кого выдвигать будут?

— Шила в мешке не утаишь, — засмеялся Андрей Никитич. — А ты что — не уверен в себе?

Илья пожал плечами.

— Совесть моя чиста, Андрей Никитич. Работаю я тоже вроде не хуже других… Чего ж мне бояться? Может, конечно, какой-нибудь тип из зависти гадость устроить, так от этого не оградишься.

Вдруг Илья увидел Дашеньку, которую куда-то вел Игнат Михайлов. Вот они остановились в сторонке от всех остальных, стали о чем-то говорить.

«О чем?.. Что она может рассказать Игнату? Неужели все выболтает? Будет тогда дело! Зря я все-таки с ней так обошелся, — подумал Илья. — По-другому как-то надо было…»

Он нервно прошелся по комнате. Хотел что-то сказать Климову, но тот был занят бумагами.

Илья опять подошел к окну. Игната уже не было. А Дашенька продолжала стоять все на том же месте. Потом она направилась к скамье, села, положив руки на колени. «Меня, что ли, поджидает?» — подумал Илья. Но Дашенька, посидев всего минуту-другую, встала и медленно, будто о чем-то раздумывая, пошла к калитке. Илья облегченно вздохнул: «Наверное, у нее еще не кончился бюллетень и она заглянула в артель просто так, от нечего делать. Может, проваляется еще недельку?»

А Дашенька решила сходить в поликлинику, оформить больничный листок. Правда, это надо было сделать еще вчера, но она надеялась, что Климов ругаться не станет. Он никогда ее не ругал, и Дашенька была ему благодарна за это.

Да разве она благодарна только Андрею Никитичу? Вот и дядя Игнат говорит: «Мы все любим тебя и в обиду не дадим». Рассказать бы все дяде Игнату. Он хороший, он посоветовал бы, что ей делать теперь. А сама она ничего не придумает. То ей кажется, что лучше всего — это уехать. В тундре, говорят, теперь много разных строек, работу там найти очень просто. И никто там ни о чем не будет знать.

Дашенька совсем уже останавливалась на этом решении, но потом вдруг к ней приходила страшная мысль: а ребенок? У нее ведь спросят: чей он? Кто его отец?

«Куда же ехать? — думала Дашенька. — Разве где-нибудь скроешься от людей?.. Самое лучшее — это наложить на себя руки. Тогда сразу все кончится. Сразу. И тогда никто не станет смеяться, а все будут ее жалеть, и говорить, что не она в этом виновата, а Беседин, потому что он — негодяй… И никто его не простит…»