Льды уходят в океан

— Ты мне все говори, однако! — Степа бросил хорей в нарты (пускай олешки сами бегут куда хотят, лишь бы подальше в тундру), обеими руками притянул к себе Райтынэ за плечи. — Все говори, долго говори, я слушать хочу!

На ее ресницах еще капельки слез, не вытереть их — замерзнут. Он наклонился к капелькам, вытер их губами. Вот так…

— Ты не закрывай глаза, я тысячу лет не видал весеннее небо тундры! Истосковался, однако, по нему. Уй как шибко истосковался. И по небу, и по тебе. Ты понимаешь это?

— Все понимаю!.. Я все понимаю… Я ничего не понимаю, однако. Я думала, пойду в чум Вынукана, лишь бы не одной быть. Чего ждать? Свое счастье сама прогнала, другого никогда не будет. Потому что счастье бывает только одно. Не удержишь его — больше не ищи, все равно не найдешь… Я думала: о тебе в газетах пишут, ты знатный человек теперь, зачем тебе Райтынэ? Такая Райтынэ? В городе много девушек — разве ты не выберешь?.. Вот так я думала… Скажи, как мне теперь поверить, однако, что ты опять со мной? Я тебя часто во сне видела. Может, и сейчас ты мне снишься?.. Я поцелую тебя, чтоб не думать, будто ты снишься… Ты задушишь меня, Степа!

— Не совсем задушу. Немножко только… А теперь говори. Все говори, я слушать буду.

— Хорошо, обо всем расскажу. Уй как я его ненавижу, Вынукана-то! Волк он, а не человек! Везде, по всей тундре кричит: «Райтынэ — моя девка! Была раньше Степкина девка, я свистнул — ко мне прибежала. Прилипла. Захочу, говорит, — возьму в чум, а не захочу — так спать со мной будет! Потому что моя…»

Вот он какой, Вынукан-то. И мать его такая же. Увидит меня, говорит: «Ты давай, девка, спи с Вынуканом, он молодой, у него шибко кровь горячая. Ты не хочешь с ним спать, он по другим бабам ходит, гляди — дурную болезнь возьмет…»

Все надо мной смеяться стали: «Твой Вынукан не шибко за твою юбку держится…» А я плачу. Он два раза бил меня за то, что я ночью в чум к нему не хожу. Больно бил, однако. Хотела в город бежать — мать больная, нельзя бросить. Тогда говорю ему: «Давай свадьбу скорей, надоело так-то». А он вот что сказал: «Когда захочу — тогда свадьба будет. А не захочу — совсем не будет…»

— Волк он! — проговорил Степа. — Как Илюшка Беседин.

Ни разу Райтынэ не видела Степу таким злым. Ей даже страшно стало. Глаза у него сейчас — как стужа в тундре. Кулаки сжал, будто ударить хочет. Даже зубами скрипнул, когда проговорил:

— Таких убивать надо.

И вдруг рассмеялся. Хорошо рассмеялся. Весело. Так один Степа умеет: только сейчас злой как черт был, а уже смеется. Да ещо яак смеется!

— Знаешь, почему он на свадьбу меня пригласил? Знаешв, почему он свадьбу решил делать?

— Не знаю.

— Боится он, однако. Боится, что ты опять ко мне придешь. Тогда над ним все смеяться бы стали…

— Он сказал вчера, что через неделю свадьба будет. Уже думает, кого в гости позвать.

— Хорошо, — сказал Степа. — Пусть думает. И ты с ним думай. А потом мы, знаешь, как сделаем?..

4

— Мы сделаем вот как, — сказал Вынукан Райтынэ. — Свадьбу в клубе гулять будем. Десять столов поставим внизу, один стол — на сцене. Внизу все гости будут. На сцене — немного. Я, ты, Вуквутагин, матери и отцы наши и еще один-два человека. Степку внизу посадим, ему оттуда лучше смотреть на нас будет. Хорошо придумал?

— Хорошо придумал, — согласилась Райтынэ. — А в Совет записываться когда пойдем?

— Потом пойдем. А может, прямо на сцене запишемся, чтоб все смотрели. И Степку в свидетели возьмем.

Никогда еще Райтынэ не видела Вынукана таким деятельным, как в эти оставшиеся до свадьбы дни. То в магазин бежит, то в клуб, то в колхоз — и везде смеется, кричит, шутит. Шутки у него, правда такие, что людям от них не по себе. Стоит рядом с человеком, говорит о чем-нибудь и вдруг шумно начинает втягивать воздух, будто принюхивается к чему-то. Человек спрашивает: «Ты чего?» Вынукан отвечает: «Воняет чем-то… Шибко дурной запах… Ты когда свое тело мыл?» И опять хохочет. Хохочет и не видит, какими глазами на него человек смотрит.

А что он вообще видит, Вынукан? Ему кажется, что во всей тундре такого умного человека и не было. И такого красивого, как он, тоже нету. Любая девка в его чум пойдет, стоит ему глазом моргнуть. Вынукан — не Степка Ваненга, не Хэнча какой-нибудь. Степка справку показал, что действительно студентом является, и думал небось, что от этого у Вынукана славы меньше станет. Ну, дурак! Студенту еще сколько лет учиться надо, а Вынукан — уже зоотехник! Пока Степка выучится, Вынукан уже председателем колхоза станет, об этом все толкуют…

…С утра возле клуба к небу потянулся дымок. Потом еще один и еще. Запахло вареной олениной. На дух мяса со всего стойбища сбежались собаки, а людей почти не было. Вокруг котлов, правда, шмыгали мальчишки в длинных отцовских малицах и кухлянках.

Изредка у клуба появлялся сам Вынукан, давал коекакие указания. Немного удивлялся: почему любопытных нет? Обычно в таких случаях народу — не протолкнешься. А тут чума на них на всех напала, что ли?

Слегка встревожась, побежал в один чум, в другой, в третий.

— На свадьбу придешь, Тимофей?

— Приду.

— На свадьбу придешь, Хэнча?