Льды уходят в океан

Для Смайдова бураны были не в новинку. В тундре тоже, бывало, закрутит так, что ненцы начинают думать: не конец ли света? Петр Константинович помнил, как однажды пурга разметала целое стойбище. Сорвала чумы, разбросала по тундре оленьи упряжки, невесть куда угнала две сотни оленей. Искали их потом на самолетах, долго искали, половину удалось найти, а половина так и сгинула.

Нет, тундра умеет себя показать. Но в такой заварухе, как эта, Смайдову не приходилось бывать.

Он и сам не понимал, почему у него так тревожно на душе. Стараясь рассеять эту тревогу, Петр Константинович пытался думать о чем-нибудь постороннем, наглухо закрывал голову регланом, чтобы отгородиться от гула бурана, однако чувство или, скорее, предчувствие надвигающейся беды не покидало его. Несколько раз он вставал, подходил к окошку, плотно забитому снегом, стоял, мысленно представляя, что делается за стенами избы, и снова ложился на свой топчан. Ворочался, курил папиросу за папиросой, а сон все не шел.

«Надо почитать, — решил он наконец. — Устану — тогда усну».

Вытащив из-под подушки книгу, Петр Константинович включил над головой маленькую лампочку, питаемую аккумулятором, раскрыл книгу на загнутой странице. «Счастье ревущего стана…» Смайдов любил этот рассказ. Он будто видел перед собой сильных людей с их необузданными страстями, ему даже казалось, что с кемто из них он уже встречался. «Не вот с этим ли?» — улыбнулся Петр Константинович, разглядывая иллюстрацию. Один из персонажей — здоровенный детина, заросший густой щетиной, — держал над головой голого ребенка, держал неуклюже, неумело, но очень бережно; другой, обнаженный до пояса, с пистолетом за ремнем, хохотал. Хохотал, видно, так заразительно, что, глядя на него, Смайдову и самому захотелось рассмеяться. «Да, колоритные фигуры!» — подумал Петр Константинович.

В это время сквозь рев бурана до его слуха донеслись какие-то звуки, не похожие ни на стон ветра, ни на грохот снежных обвалов, ни на шум сползающих ледников.

Звуки были настолько слабыми, что едва-едва прорывались сквозь гул урагана, временами совсем затухали, как бы растворяясь в общем хаосе, потом опять возникали, тревожа и настораживая.

Смайдов сунул книгу под подушку, сбросил реглан и подошел поближе к окну. Долго стоял не дыша, весь превратившись в слух. Минуту или две он ничего, кроме завывания бури, не мог различить. И уже подумал, что напрасно встревожился, но в это время шквал ветра со стороны океана донес до него нечастые всхлипывания сирены. Разрываемые ветром гудки сирены точно захлебывались, и было похоже, что где-то далеко кричит человек, которому пытаются зажать рот.

Смайдов скомандовал:

— Подъем!

Он бросился к своей одежде, схватил реглан, но прежде чем одеваться, снова крикнул:

— Подъем!

Первыми вскочили Беседин, Марк Талалин и Костя Байкин. Еще ничего не поняв, они торопливо начали натягивать штаны, совать ноги в унты, искать кухлянки. И только через минуту Беседин оторопело спросил:

— Что случилось?

— На угольщике тревога, — ответил Смайдов, продолжая одеваться. — Подают сигналы бедствия. Надо быстро туда добираться. Быстро, как можно быстрее.

Беседин сорвал с Езерского одеяло, подскочил к Баклану, ткнул его в бок, тряхнул Думина и Андреича.

— Какого черта лежите?! — закричал срывающимся голосом. — Ждете отдельного приглашения?!

Харитон, еще не придя в себя, сказал:

— Куда? Пускай многоклеточные…

— На корабле тревога, — снова повторил Смайдов. — Что-то там у них случилось. Быстрее, товарищи!

Второпях он никак не мог приладить протез, наконец бросил его на топчан, натянул реглан.

Страшной силы шквал налетел на избу, ударил в стены, словно стараясь их протаранить. Лампочка качнулась, замигала, задребезжал на столе пустой стакан.

— Куда идти-то? — заскулил Езерский. — Нас там заметет, как тундрянок!..

Он снова полез под одеяло, но Смайдов крикнул:

— Езерский!

Харитон вскочил и, подтягивая кальсоны, зло посмотрел на парторга.

— Что — Езерский! Нету таких законов, чтоб человека на погибель гнать. Нету! Слышите, что там творится? Не пойду я. Не пойду, ясно?

— Ты пойдешь, Езерский, — сказал Смайдов, — потому что пойдут все. Ты слышал меня? И хватит митинговать, одевайся.

Марк уже натянул на себя унты и кухлянку и, стоя у двери, презрительно бросил:

— И правда — одноклеточное!..

В это время шквал снова ударил в избу, проревел за окном. Харитон жалобно заморгал, попятился в угол.

— Петр Константинович… — губы его дрожали, в глазах была мольба, — Петр Константиныч, я не могу… Я не такой сильный, как другие…

Смайдов сорвал с вешалки его тулуп, бросил ему на руки:

— Одевайся!

Один за другим они вышли из избы. Их оглушило. В первую же минуту. Ни взглянуть, ни вздохнуть. Пурга наваливалась яростно, злобно, зажала рты, залепила глаза, разметала всех в разные стороны.

Беседин перекричал пургу:

— Все ко мне!

Он прихватил веревку и теперь, согнувшись почти вдвое, пробирался от одного сварщика к другому, бросая на ходу: «Держись». Смайдову сказал:

— Я пойду последним.