Льды уходят в океан

Ураган, казалось, усилился еще больше. Теперь они вынуждены были останавливаться каждую минуту, поворачивались спинами к ветру, чтобы отдышаться. Харитон гнусил:

— Илья Семеныч, вернемся… До избы рукой подать, отсидимся, пока тише станет.

Илья не отвечал. Шел дальше. Знал, что возвращаться нельзя: избу теперь не найти, а если и найдут, картинка получится не из веселых. Обмороженные, усталые, проклиная все на свете, придут сварщики, а он, Илья Беседин, бригадир, будет лежать на топчане похрапывать. Нет, лучше двигаться вперед, авось счастье вывезет и на этот раз…

Харитон упал. Упал и не поднимался. Дышал тяжело. Беседин наклонился, обеими руками схватил его за ворот, закричал:

— Вставай! Вставай, говорю!

— Не могу, Илья Семеныч. Дыханья нету. И ноги не тянут.

Он держался за кухлянку Ильи, не выпуская ее из рук. И, кажется, плакал.

— Если выберемся — припомню я ему… Скажу, на смерть посылал. Скажу, с умыслом посылал, чтоб загнулся я… Думает, если парторг — управы на него не найдется? Думает, ему все можно? Человек кто — собака?..

Илья напрягся, рванул его кверху, не удержался и тоже упал. Навалился всем телом на Харитона, на мгновение притих, вдруг почувствовал, что у него тоже кончаются силы. И тоже нет дыхания.

Он зарыл лицо в снег, обжегся, с трудом поднялся и поднял на ноги Езерского. Горячо дыша ему прямо в лицо, сказал:

— Слушай, Харитон, надо идти. Иначе пропадем. Держись за меня. Ну?

Они не прошли и двух десятков шагов, как Езерский снова повалился. Ткнулся головой в сугроб и застонал от боли… Илья присел рядом, закрыл глаза. На миг мелькнула мысль: бросить! Бросить Харитона и одному идти или ползти вперед, пока хватит сил. А потом, если удастся добраться до угольщика, вернуться с остальными и отыскать.

— Не бросай меня, Илья Семеныч! — будто что-то почуяв, всхлипнул Езерский. — Не бросай!

Он привстал на колени, руками обхватил Илью за шею, намертво сцепив пальцы.

— Ладно, — сказал Илья. — Никто тебя не бросит. Только не скули.

Он загородил Харитона от ветра, прикрыл его своим большим телом. Потом снял с одной руки крагу, закоченевшими пальцами захватил горсть сухого, колючего снега, стал растирать лицо Харитона. Затем растер свое.

— Будем ползти, — сказал он. — Ползти легче.

А сам подумал: «Куда ползти? Заплутались. Кажется, каюк…»

Белая ракета, пущенная с корабля, не погаснув, упала в пяти шагах от Смайдова и Марка. От нее не стало светлее, но они обрадовались: идут правильно! И через десяток минут перед ними выросла громадина корабля, сплошь облепленного снегом.

Они остановились у обледеневшего трапа, не в силах сделать хотя бы еще один шаг. Усталость намертво сковала руки и ноги, каждому из них казалось, что наступил тот предел, за которым уже ничто не может вывести человека из оцепенения. Пускай рушатся ледники, пускай под ними разверзнется эта насквозь промерзшая земля — они уже ничего не могут! Упасть и не двигаться — это все, на что они способны…

И вдруг Димка Баклан, рванувшись к Смайдову, закричал:

— Их нету! Слышите, их нету! Я только сейчас обнаружил.

Смайдов понял не сразу. Сдирая с глаз негнущимися пальцами наледь, спросил:

— Кого нету?

— Беседина и Харитона. Харцтон шел за мной, а бригадир последним. Куда они делись? Веревка все время дергалась, я думал, что это Харитон…

Смайдов на минуту растерялся. Шагнул было назад, в ураган, но Марк остановил его.

— Одному нельзя, — сказал он. — Надо, чтобы кто-то еще.

В это время по трапу сбежал помощник капитана.

— Какого же… вы стоите! — закричал он с ходу. — У машинного расходится шов. Ну?

Смайдов зло проговорил:

— Люди еле добрались. И добрались не все…

— «Люди, люди»!.. — Помощник капитана, маленький человечек в длинном бушлате, яростно размахивая руками, продолжал кричать: — Я вам говорю, расходится шов! Надо срочно сваривать!

Первым в машинное спустился Костя Байкин. Яркий свет ударил ему в глаза, его сразу же охватил теплый, какой-то парной воздух со сладковатым запахом мазута, проник в каждую клетку тела. Костю качнуло, он не мог удержаться и присел на корточки, прижавшись спиной к машине. Глаза закрылись сами по себе, еще секунда-другая — и Костя заснул бы, наверное, мертвецким сном. Но он развязал шапку, сбросил ее, ладонью провел по лицу и встал.

— Где шов? — спросил он у моториста. — Где шов, спрашиваю? И где сварочный аппарат? Или вы тут липси разучивали?

— Все готово, товарищ начальник! — моторист, тоже, видимо, давно выбившийся из сил, усмехнулся. — Все в порядке, товарищ начальник. Какие будут распоряжения?

— Балбес! — коротко бросил Костя, разозлившись. — Где механик?

Сварщики сгрудились у левого борта, разглядывая обшивку.