Читаем Льды уходят в океан полностью

В Гайд-парке они увидали небольшую толпу вокруг оратора, стоящего на импровизированной трибуне-скамейке и азартно жестикулирующего. Смайдов и инженер, наверное, прошли бы мимо толпы, если бы им не встретился пожилой человек в сдвинутом на лоб берете.

Этот человек сказал:

— Таких бы надо в клетку, а им разрешают драть глотки. Доиграемся когда-нибудь.

Инженер спросил:

— Что там происходит?

— Тип из банды Мосли, черт бы его подрал! — бросил человек.

Инженер предложил Смайдову:

— Пойдем?

Они подошли к толпе, прислушались к словам оратора. Тот вещал:

— Мы должны завоевать сердца их парней — в этом главное. Их парни хотят жить так, как живем мы в нашем свободном мире. Побольше джазовой трескотни в эфире, добиться, чтобы русские разрешили ввоз комиксов, фильмов о сладкой жизни — и все будет ол-райт! Они забудут о Гастелло и Матросове; Корчагин и Чапаев не вызовут у них желания подражать…

Кто-то из англичан, стоявших рядом со Смайдовым, сказал:

— Ставят на дохлую лошадку. Я бы не поставил на нее и пенса.

«…Лошадка, конечно, дохлая, — думал теперь Петр Константинович, — но станут ли в трудную минуту Матросовыми и Чапаевыми Беседины и Харитоны? Где их идеалы, ради которых они пойдут на подвиг?»

Нет, Петр Константинович не собирался сгущать краски: он отлично понимал, что цвет Молодежи — это не Беседины и Харитоны. Те, кого большинство, духом не обнищают. Но и не возмущаться тем, что порою Бесединых, не разобравшись в их сути, ставят на пьедестал, Смайдов не мог. Драться надо с их эгоистической психологией, драться и тем самым вытаскивать их самих из ограниченного мирка — и никаких компромиссов!

Вчера, когда он высказал свои мысли, плотник Ганеев, пожилой коммунист, кавалер орденов Славы всех трех степеней, скептически заметил:

— А ты не сгущаешь краски, Петр Константинович? Не получается ли у тебя так, что всякий, кто хочет побольше заработать, не наш человек. Смотри, не ошибись, это ведь дело тонкое.

Нет, Смайдов не боялся здесь ошибиться.

Поглаживая пальцы протеза, горько поморщился. Ему казалось, что его не так уж трудно понять, дело ведь совсем не в том, о чем говорит Ганеев. Речь идет о другом: у Бесединых и Харитонов за душой пусто. И это должно вызвать тревогу. А тревоги нет. Даже больше: на Бесединых чуть ли не молятся…

Начальник цеха Борисов громко рассмеялся, но Смайдов видел, что смеется он не совсем искренне. Просто хочет подчеркнуть, что сомнительные рассуждения парторга ему кажутся очень смешными.

— Ты будешь говорить, Василий Ильич? — спросил Смайдов.

— Не знаю, есть ли в этом необходимость. — Борисов пожал плечами и даже слегка зевнул, словно от скуки. — Можно, конечно, несколько слов, чтобы парторг потом не говорил, что я равнодушен. — Он улыбнулся и помолчал. — Петр Константинович нарисовал нам тут весьма мрачную картину. Будто и с воспитанием молодежи у нас не совсем благополучно, и некоторые передовые рабочие не заслуживают «пьедесталов», он даже усомнился в том, станут ли в трудную минуту наши юноши и девушки Матросовыми и Космодемьянскими.

— Это неправда, — спокойно сказал Смайдов. — Не надо упрощать. И тем более передергивать.

Борисов вежливенько, не прерывая, выслушал реплику, потом продолжал:

— Это несерьезно, Петр Константинович. И, право же, не к лицу нам с тобой слушать байки какого-то там недобитого фашиста. Не к лицу, понимаешь?.. Видите ли, один тип из банды Мосли потрепал языком, а парторг уже делает вывод: враги наши не откажутся и от идеологической диверсии. Тревога! Бейте в набат!..

Василий Ильич налил в стакан воды, выпил, поглядел, как Смайдов нервно барабанит пальцами по столу, и улыбнулся, чувствуя в этом споре свое явное превосходство.

— Во-первых, товарищ Смайдов, — продолжал Борисов, не повышая и не понижая голоса, — не надо быть стратегом, чтобы понять простую вещь: если будет война, она будет ядерной. И врагов наших вряд ли заботит, сколько у нас будет новых Гастелло, Матросовых, Космодемьянских. Потому что война не будет войной людей. А во-вторых, я сомневаюсь, что наши враги такие профаны, которые рассчитывают на успех своей идеологической диверсии. Завоевать сердца наших парней? Чем?

Да и дела у них есть куда поважнее: Вьетнам, Конго, Куба…

— Ты закончил? — спросил Петр Константинович.

— Одну минуту. Это мы говорим «вообще». В масштабе, который нам не поднять.

Смайдов снова не выдержал, бросил:

— Кто же, по-твоему, должен его поднимать? Только ЦК?

— Не знаю… Не знаю… Я человек маленький. Высокими полномочиями не наделен. А вот что касается Ильи Беседина — скажу, как не раз тебе говорил: Беседина не трогай. Вообще-то, конечно, воспитывай… И Харитона Езерского — тоже. Но не забывай: за полгода на круг — сто восемьдесят процентов цлана. Мало?.. Ну, я кончил…

Больше по этому вопросу никто говорить не стал. Пожимали плечами, давая понять, что все ясно. А уже после собрания Борисов, делая вид, будто он не придает этому значения, сказал:

Перейти на страницу:

Похожие книги

О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза