Льды уходят в океан

— Привет, дядя Иван. Как тут у вас?

— У нас-то порядок, — ответил Ганеев, — а вот у тебя как? Похвалиться нечем? Или все уладилось?

— Я только приехал, дядя Иван. — Беседину хотелось спросить Ганеева, о чем тот толкует, но он не стал этого делать. — Вот бегу к бригаде, беспокоюсь.

— Ты уже все знаешь? — Ганеев посмотрел на Илью не то с любопытством, не то как-то сожалеюще. — Знаешь, спрашиваю, что случилось?

— Догадываюсь.

Илья кивнул и заторопился дальше. Он почуял что-то недоброе в том, как Ганеев смотрел на него, но тревога не задержалась — он просто отмахнулся от нее.

Он проходил мимо третьего дока, где стоял сейнер. Тот самый, о котором тогда говорил Борисов. Ну, что ж, срочный ремонт — это хорошо! И Борисов может не сомневаться: через час-два Илья приведет сюда бригаду и…

Вдруг Илья увидел, как в трюме что-то вспыхнуло. Вспыхивать так может только дуга. Он остановился. Откуда на сейнере сварщики? Их там не должно быть, Беседин был твердо в этом уверен. Может быть, ему показалось?.. Какой там, к черту, показалось: дуги зажигаются одна за другой, словно в отсеках — целая бригада.

«Ясно! — Беседин даже улыбнулся и хлопнул ладонью о ладонь. — Люська Хрисанова закончила со шведом и перевела своих дамочек на сейнер. Заглянуть, что ли? Посмотреть, как у них идут дела?»

Он направился к сейнеру и, уже взбираясь по трапу, подумал: «Марина, конечно, тут».

— Илья Семеныч! — Харитон вылез из кормового отсека размяться и первым увидел Беседина. — Илья Семеныч, здравствуйте.

Илья оглянулся.

— Привет.

То недоброе предчувствие, которое он испытывал при разговоре с Ганеевым, снова вернулось, но теперь Илья уже не мог от него отмахнуться. Он быстро подошел к Езерскому, повторил:

— Привет, Харитон. — И сразу спросил: — Тут вся бригада?

— Вся, Илья Семеныч. Четвертый день вкалываем…

— А баржа?

— Баржа? — Харитон вскинул бегающие глазки, шмыгнул носом: — Вы разве о барже знали? Я думал…

— Рассказывай, что случилось. — Илья потянул Харитона подальше от люка, за кормовую надстройку. — Все рассказывай.

— Плохо получилось, Илья Семеныч, — сказал Харитон. — Шибко плохо, как говорят тундряки. Талалин, гад, взбаламутил всех, решили так: если Василий Ильич не переведет с затона — уходить. Один я не подал заявления. Я не дурак. Я все сразу понял. Думаю, поддержу Илью Семеныча, он мне спасибо скажет. Друзья мы ведь, думаю…

— Да не тяни ты, как гнус! — оборвал его Илья. — Главное давай.

— А я и даю главное, — обиделся Харитон. — Чего еще главней, когда Байкин во всеуслышание кричал: «Облизнется теперь Беседин! Пожелает — пускай сам в затон идет и латает там списанное корыто хоть до второго пришествия!» Это что — не главное? Выходит, что нет теперь бригадирского авторитета, так я понимаю?

— А Борисов? — Илья выхватил из кармана пачку папирос, закурил, жадно затягиваясь дымом. — Борисов что, я спрашиваю?

Харитон смотрел на Беседина со смешанным выражением сочувствия и злорадства. «Вон ведь как переживает, побледнел даже. Думает небось: „Не вышло помоему…“ И не вышло! Он, значит, и вправду знал о барже, недаром Талалин говорил. Знал — и все-таки подсунул, гад, свинью».

Ты оглох, что ли?! — крикнул Беседин.

И тут он увидел Андреича и Думина, вылезающих из трюма. Думин наклонился над люком и легко извлек из трюма Костю Байкина. За Костей выскочил Марк Талалин.

Илья сделал шаг, другой к трапу, но потом решительно остановился, резко повернулся к бригаде. Сварщики стояли рядом (только Харитон, как-то блудливо переминаясь в сторонке с ноги на ногу, не знал, что с собой делать) и молча смотрели на него с нескрываемым любопытством. Защитные маски, сдвинутые на лоб, делали их похожими на рыцарей с поднятыми забралами. И лица у них были, как у воинов, только что закончивших трудный бой: усталые, словно прокопченные порохом…

Илья шагнул к сварщикам:

— Привет докерам!

Они продолжали молчать. И Илье пришлось перешагнуть через унижение, он потом и сам не мог объяснить, как это ему удалось. Может быть, только уверенность в том, что придет время, когда он с каждым из них рассчитается сполна, помогла ему.

— Ну чего насупились? — сказал он. — Или не рады встрече? А я за неделю соскучился по вас. Здорово, Костя! Здорово, Баклан! А ты, Андреич, все пылаешь? Горишь, как пожар? А ты, Клим, вроде как еще подрос. Куда тянешься?

Илья улыбался. А они — нет! И он чувствовал, что внутреннее напряжение, которое заставляло дрожать каждый его нерв, подходит к пределу…

Он мельком взглянул на Харитона: хотя бы этот кретин как-нибудь выручил! Или он тоже не прочь отколоться? Нет, кажется, он все такой же: на лету поймал взгляд, засеменил, лисья мордочка расплылась в улыбке.

— А меня вы не замечаете, Илья Семеныч? Здравствуйте! Как съездилось? Как там ваша мама?

— Спасибо, Харитон. Все в порядке. Испекла два пирога, говорит: «Вези своим друзьям». Даже пару бутылок смородиновой наливки дала. Выпёйте, мол, за мое здоровье. Так что сегодня вечером…

— Илья Семеныч, нам надо с тобой поговорить.

Это сказал Марк Талалин. Сказал, будто поставил точку.

— Поговорить?

2