Льды уходят в океан

— Положение поправимо, — сказал Лютиков и, привстав, потянулся к своему портфелю. — Заявление товарища Езерского было направлено ко мне, и я его, кажется, захватил… Да, вот оно… Разрешите довести до вашего сведения, товарищи?

Не ожидая ответа, он полностью зачитал жалобу. Потом повернулся к Смайдову, не скрывая насмешки, спросил:

— Вы не хотите прокомментировать этот документ?

Плотник Ганеев глухо сказал:

— Бюро обо всем знает. Смайдов, конечно, допустил ошибку, но чего ворошить старое?

— Секретарь парткома отчитывается за год! — быстро сказал Лютиков. — Поэтому на давность ссылаться не следует, товарищ Ганеев. Но если Петр Константинович считает, что говорить по этому поводу нечего, пусть переходит к другому вопросу.

Смайдов уже держал следующую бумажку. И когда шум в зале поутих, начал читать:

— «Из доков ушел лучший сварщик — бригадир Илья Беседин. Принимал ли парторг какие-нибудь меры, чтобы удержать Беседина?»

Петр Константинович посмотрел в зал. В самом конце, в сторонке от других, скромненько сидел Буркин. Сидел и что-то записывал в блокнот. Вот он поднял голову и посмотрел на Смайдова, посмотрел с острым любопытством.

— Беседин ушел по собственному желанию, — ответил Смайдов. — Мы его не удерживали. Беседина давно надо было отстранить от руководства бригадой. Если товарищи пожелают, я могу остановиться на этом подробнее.

Лютиков переглянулся с членами президиума и проговорил:

— Зачем же? Я думаю, товарищам и так все ясно. Вы не будете возражать, Петр Константинович, если я задам вам один устный вопрос? Скажите, сколько человек за отчетный период принято в партию? Молодежи…

— Я говорил об этом в докладе, Сергей Ананьевич. Могу повторить: мы приняли кандидатами пять человек, хотя заявлений поступило одиннадцать. Шестеро оказались не готовыми, чтобы им было оказано доверие.

— Странно! — Лютиков посмотрел в зал, как бы желая разделить свое недоумение со всеми, кто там находился. — Очень странно! Почти беспрецедентно! Докеры, боевой отряд рабочего класса, — и вдруг… Можно поинтересоваться, кому и по каким мотивам было отказано в приеме?

— Пожалуйста. Например, сварщикам Беседину и Езерскому. Мотивы? Они, по-моему, всем ясны.

Петр Константинович назвал еще несколько фамилий и объяснил мотивы отказа.

— О Езерском говорить не буду, но Беседин — передовик производства, известный всему городу сварщик…

Послушайте, товарищ Смайдов, кто же тогда будет пополнять ряды партии?

— А что, по-вашему, в Беседине есть коммунистического? — вопросом на вопрос ответил Петр Константинович.

Лютиков поднялся, развел руками:

— Не нахожу, что сказать, товарищ Смайдов. В человеке, который всего себя отдавал производству, вы не нашли ничего коммунистического! Это, знаете… Не кажется ли вам, что подобным утверждением вы оскорбляете не только Беседина, но и других товарищей? Вот их! — Он широким артистическим жестом показал на ряды стульев, где сидели коммунисты. — Здесь ведь почти все такие рабочие, как Беседин…

— Я никого не оскорбляю! — твердо сказал Смайдов. — В том числе и Беседина. Хотя не могу согласиться, что он такой же, как те, с кем вы хотите его сравнить.

— Не оскорбляете? А вам не приходило в голову, что Беседин и ушел из доков потому, что ему отказали в приеме в партию? Может ли быть оскорбление большее, чем это?!

— Уверен, что это не так, — ответил Петр Константинович. — Я хорошо знаю Беседина.

Смайдов отошел от трибуны, налил в стакан воды и жадно выпил. Потом снова вернулся на прежнее место и, вытерев платком лицо, посмотрел в зал.

— Если вы ничего не имеете против, я перейду к следующему вопросу. В конце концов мы обсуждаем работу нашей партийной организации, а не «личное дело» Беседина.

Наверное, ему не стоило говорить именно эти слова. Потому что Лютиков сразу за них ухватился.

— Разве судьба рабочего человека, — воскликнул он, — будь то Беседин, Ганеев или кто-либо другой, не является главным вопросом в работе партийной организации? Или в работе самого парторга? Разве вам ни о чем не говорят такие слова из Программы партии: «Все во имя человека»?! Я совсем перестаю вас понимать, Петр Константинович, прошу простить меня за откровенность…

Лютиков снова развел руками и сел. Смайдов потянулся было за очередной запиской, когда неожиданно услышал голос с места:

— Можно мне один вопросик?

По проходу к столу президиума шел Андрей Заречный, докер лет тридцати пяти. Остановившись рядом с трибуной, он повернулся к Лютикову и повторил:

— Можно один вопросик? Лично к вам, товарищ начальник. Почему вы так ведете себя на собрании? Я вот слушаю, слушаю вашу перепалку с нашим парторгом и думаю: для чего это делается? Разводите руками, подковыриваете, чуть в обморок не падаете от того, что Илью Беседина в партию не приняли… Между прочим, я голосовал бы против Беседина, потому что на коммуниста он похож, как я на Иисуса Христа. Вот так… Но дело не в этом. Похоже, что вы заранее решили подсказать нам свое мнение насчет Петра Константиновича. Потому и руками так разводите… Вот я решил сказать: давайте с этим кончать. А то плохо получается.