Льды возвращаются

Чтобы проверять результаты этих сумасшедших вычислений, Лене приходилось посылать задания в электронный вычислительный центр, убеждаясь всякий раз, что ответы Бурова безошибочны.

Потом Буров обрушился на высшую математику. Лена даже не могла в полной мере оценить остроумие применяемых им методов решения дифференциальных уравнений, блистательность математических исследований, которые он шутя, лежа в постели, проделывал.

Врачи сначала протестовали, потом замолкли, заинтересованные.

Буров взялся даже за шахматы. До болезни он знал лишь ходы шахматных фигур. Теперь он решал головоломнейшие шахматные задачи, потом стал сам составлять шахматные этюды редкой трудности и красоты, как говорили знатоки, специально ознакомленные с этим новым видом творчества Бурова.

Буров уверял, что проверяет себя, тренируется, ему не терпелось ринуться в научный бой.

Лене казалось, что она видит перед собой уже другого человека, у которого изменился не цвет глаз, как у нее... Она и радовалась и страшилась...

Буров выздоровел.

Измерения показали, что за время болезни он вырос почти на пять сантиметров. Когда он впервые поднялся во весь рост, в халате, еще худой, костлявый, он показался Лене гигантом.

Он стал исступленно заниматься гимнастикой, нагоняя мышцы гантелями, пригласил к себе своего тренера по тяжелой атлетике.

Он теперь тоже готовился к самому тяжелому состязанию.

С Леной он занимался физикой. Он жадно впитывал в себя подробности ведущихся сейчас исследований, сердился на Лену за то, что та многого не знала. Он не хотел считаться с тем, что ведь она была сейчас только сиделкой в его палате, а до этого сама болела.

Лена принесла Бурову свою старую тетрадку, в которую записывала высказанные им в бреду мысли еще в Проливах, когда он лежал в коттедже вблизи Великой яранги. Ей хотелось дополнить эти записи сейчас, но Буров до своего воскрешения так и не произнес ни слова.

Буров очень заинтересовался своими «бредовыми мыслями» и даже накинулся на Лену за то, что она так долго скрывала их от него. Под впечатлением проведенных под водой опытов, оказывается, он говорил тогда о совсем новой среде, в которой нужно проводить эксперименты. В бреду он мечтал подняться ввысь...

Сейчас Буров все переосмысливал, он мог теперь все повернуть так, что даже самое невероятное казалось выполнимым.

К Бурову хотел приехать Овесян, но Лена восстала. В Бурове все так кипело, что она боялась, как бы больной не взорвался при неминуемом споре с академиком.

Три раза в день приходил кинооператор снимать выздоровление Бурова. Его меняющееся состояние нужно было фиксировать не по дням, а по часам.

Лена, столько дней просидев у постели больного, попав на киносеанс в кабинете главного врача, куда ее провела Полевая, была совершенно потрясена, видя, как у нее на глазах «наливался жизнью, силой» сначала бородатый, потом побрившийся богатырь, как он поднялся, костлявый, выше на голову всех окружавших его врачей, как волшебно раздобрел, стал могучим... Находясь все время рядом с ним, она и не заметила, как все произошло.

Для врачей это было откровением, для Лены счастьем.

Буров еще в клинике, занимаясь физическими проблемами с Шаховской, сформулировал свои взгляды на существо «А– и Б-субстанций».

Он уже знал, что «А-субстанция» обнаружена в том самом электрическом сосуде, который они с Леной вынесли из пещеры Росова, знал, что физики-смельчаки умудрились во время его болезни получить еще некоторое количество «А-субстанции», добравшись до самого кратера вулкана Бурова. Но всего этого даже не хватило полностью для исследовательских целей. Были выдвинуты проекты создания на склонах вулкана Бурова газосборного завода, из продукции которого можно было выделить «А-субстанцию», чтобы забросить ее на Солнце для нейтрализации вредного влияния «Б-субстанции».

– Какая чепуха! – в ярости кричал Буров, пугая заглядывавших в палату медицинских сестер. – Какая чепуха! Разве можно плестись в хвосте у Природы, питаться ее подаянием!..

Буров поразил Шаховскую своим утверждением, что обе субстанции, управляющие состоянием протовещества, – это две стороны одного и того же первоначала.

По-видимому, у Бурова уже зрел дерзкий план.

Он вырвался из клиники. Первый, к кому он направился, был академик Овесян. Шаховская пришла вместе с ним. Овесян обрадовался, выбежал из-за стола навстречу Бурову, протянул к нему обе руки:

– Богатырь! Нагибайся, пожалуйста, а то потолок головой проломишь. Каков! Каков! Никак ведь вырос!..

Он поворачивал Бурова, любуясь им сам и показывая другим.

– Ну как тебе нравится наше созвездие? – спрашивал Овесян, указывая в окно, где в окружении ослепительных звезд виднелось потускневшее медное Солнце.