Льды возвращаются (Иллюстрации Ю. Макарова)

Командование войск Малой Америки предъявило противнику ультиматум. На первую следующую стрелу,«нарушающую международные соглашения», ответом будет ядерная бомба.

Совет Безопасности не мог прийти к единогласному решению.Мое имя упоминалось в ООН.

А я не выходил из бара. Вот уже сколько месяцев я жил в загородном отеле, указанном мне боссом.Кроме меня,там обитали офицеры, коммунистические советники, нейтральные наблюдатели и мои коллеги, репортеры. Они завидовали моей славе, а меня снедала тоска. Я снова пил, сосал, хлестал виски, джин, ром, пунш,коктейли, привык даже к проклятому африканскому зелью, забыв, как его приготовляют.А бармен снова и снова наливал мне двойные порции.А здоровенный черномазый швейцар, милейший парень, эбеновый Геракл, осторожно втаскивал меня в лифт,а из лифта в мой номер,включая все четыре вентилятора на стенах и пропеллер под потомком, поднимавших в комнатах душный и жаркий смерч.

Я умирал от жары,жажды и тоски. Я не хотел больше идти в джунгли, я не хотел больше видеть дикарских стрел и писать о них!…

Жаркий ветер, рожденный бессмысленно вращающимися лопастями, мутил мне ум. Я лежал поперек бессмысленно широкой кровати и изощрялся в отборных и бессмысленных ругательствах, удививших бы даже Эллен…

Явился мой черномазый приятель, доставлявший меня из бара, и сказал, что меня требуют вниз к телефону.

О, милый нью-йоркский док! Тебе бы следовало понять, что протрезвляюще действует на таких клиентов, как я!…

В трубке звучал скрипучий, чужой и чем-то знакомый голос:

— Хэлло, Рой Бредли?

— Кашпо черта?- отозвался я.

— Дурацкая сентиментальность, но я все же звоню вам.

— Какого черта?- пьяно повторил я.

— Я не помогал вам строить шалаш в джунглях, но я был первым, кого вы встретили, выйдя из него.

— Какого черта?- уже растерянно твердил я, боясь поверить.

— А вот такого черта. Угодно вам получить от нее записку?

— Что?-воскликнул я, митом протрезвев. Я прижался щекой к раскаленному от жары телефонному аппарату.

— Если можете взгромоздиться на джип,- продолжал голос в телефоне,- я буду ждать вас в три часа ноль восемь минут пополудни.Национальный банк, напротив парка, на углу набережной. Там стена без окон. Не люблю oкнa.

— О'кэй!-сказал я.-Я думал,что вы своЛочь.

— Ну, а я продолжаю так думать о вас. Три ноль восемь.

— О'кэй, мы еще выпьем с вами. Вы все еще носите темные очки?

— У меня глаза разного цвета.И солнце здесь яркое. Постарайтесь не напиться.

Боже! Какая сказочная страна! Все вспорхнуло вокруг, переливаясь оперением райских птиц.Их щебетанье врывалось в окна, как первозданная музыка природы. Я уже понимал зовущие ритмы местных танцев, я готов был кружиться в экстазе, исступленно прыгать под звуки барабана,самозабвенно вертеть туловищем. Я уже понимал цроотодушно открытые сердца детей джунглей, с которыми заключил освященный любовью союз. Я налетел на своего эбенового Геракла и расцеловал его.Он подумал,что теперь уж я действительно пьян,и поволок меня в номер, но я был трезв, как папа римский, и счастлив, как нищий, нашедший бумажник. И я подарил негру свой бумажник со всем содержимым. Но он, каналья, оказывается, засунул мне его обратно в карман.

Я шел по вестибюлю и улыбался всем.Даже коммунистические советники показались мне милыми…

Потом я мчался, сидя за рулем джипа с опознавательными знаками нейтральной державы.

Дорога сверкала, она казалась расплавленной, в ней отражалось солнце, протягивая по асфальту золотистую дорожку, как луна на воде. Такие дорожки, по поверью, верут к счастью. Я мчался за своим счастьем.

Вдруг руль потянуло вправо. Я нажал на тормоза.

Над ухом раздался свист. Это была стрела…

Пришлось остановиться. Опустили сразу обе шины. Я проехал ярдов двести, чтобы быть подальше от стрел, и порядочно «изжевал» резину.

Я посмотрел на часы. Время неумолимо!

Три ноль восемь!!.Он сказал не «три ноль-ноль», не «три с четвертью», а именно «июль восемь». Этим подчеркивалась точность. А я сидел под жгучими лучами африканского солнца и рассматривал разрезы- да, да!- не проколы, а разрезы в баллонах. Эти проклятые черномазые поставили на шоссе ловко прилаженные ножи.Оказывается, я пролетел, не останавливаясь, через контрольный пункт.

Черные солдаты, трое с луками, двое с ружьями, подошли ко мне и выразили, пощелкивая языками, свое сожаление. Не разобрали, что я американец.

Двое стали помотать мне.

Резина была бескамерная, приходилось ремонтировать покрышки на месте.

Вероятно, я был изобретательно красноречив, но мое красноречие разбивалось о невежественную глухоту черных солдат.

Мы уже починили одну шину, другое колесо заменили на запасное. Можно было ехать. Было три часа ноль семь минут.

Я живо представил себе детектива в темных очжах, скрывавших разный цвет его глаз. Он расхаживал около стены без окон и ждал меня.

Небо было эмалево-синим. Под таким небом все люди должны быть счастливыми. Я слышал или читал где-то,что облака в небе- это упущенное людское счастье. Чем более затянуто небо,тем несчастливее люди под ним. А когда людям особенно хорошо, небо совсем чистое.