Льды возвращаются (Иллюстрации Ю. Макарова)

Я никогда не слышал такой игры, никогда!…

Лиз упала столовой на клавиатуру и заплакала.

Я отпаивал ее содовой водой,но она снова потребовала вошки.

Выпив, она успокоилась и оказала:

— Мне сталю нехорошо… совсем так, как одной американке, которой я помогла в московской галерее. Только она ждала ребенка…

Я вздрогнул.

— У нас будут с вами дети,Рой?-спросила Лиз.

Я опять гадко промолчал. Уж лучше бы я заговорил об издании своего дневника.

— Она удивительная, Рой, эта американка. Она пила, как мы сейчас, но была свежа, как после утренней ванны. Мы говорили о вас. Она назвала ваше имя, верила в вас. У нее была изумительная фигура, но она ждала ребенка. Я догадалась. Она сказала о картине, которую мы смотрели в галерее, что она хотела бы ехать по снегу в санях… Она была экстравагантна, Рой… Она говорила, что признает только звездный алтарь…

Испарина выступила у меня на лбу. Так говорить могла только она!.Значит, Лиз встретила ее там,в чужом мире… И она ждет ребенка… нашего ребенка!…

— У меня обязательно будут дети,Рой! Я хочу быть самой обыкновенной женщиной, счастливой, не отвергнутой…

Я протрезвел.Только два раза случалось со мной такое. Когда босс приказал мне лезть в пекло и когда позвонил превратившийся потом в тень детектив…

— Слушайте, Лиз,- сказал я, кладя свою руку на ее тонкие, покрытые кольцами пальцы.

Она нежно улыбнулась мне и положила вторую свою ладонь на мою руку.

— Слушайте, Лиз… Я был бы свиньей, если бы не сознался, что… женат.

Лиз отдернула руки.

— Вы? Вы женаты, Рой?

— Да, Лиз. Перед богом.

— Это чепуха! Вы разведетесь. Кто она?

— Вам это надо знать? Она… она смела и отчаянна, она нежна и прекрасна… и она ждет ребенка… Мы обвенчались перед звездами…

— Молчите. Ваше лицо говорит все без слов. Оно сияет, как реклама «Кока-кола». Я ненавижу вас.

Она встала и пошла пошатываясь.

Я ее не удерживал. Она не оглядывалась.

Подскочил лакей. Я отдал ему все, что у меня оставалось в кармане, все до последнего цента.

Лиз вышла из зала вместе с моими надеждами издать дневник.

Я догнал ее в вестибюле. Хотел все-таки отвезти даму в своем кадиллаке.

— Уйдите! Вы вернули меня Ральфу Рипплайну. Этого я вам не прощу,- сквозь зубы процедила она, не попадая рукой в рукав манто, которое подавала ей смазливая гардеробщица.

Швейцар сбегал за такси.

Мне нечего было дать ему на чай.

Глава четвертая СТРАХ И СОВЕСТЬ

Никто не организовывал этот поход, в этом можно положиться на меня! Меньше всего здесь виноваты коммунисты, на которых пытались потом возложить всю ответственность.

Я стоял на панели в очереди за проклятой бобовой похлебкой. Голодные и промокшие, мы дрожали под проливным дождем. Я не мог спрятаться в своем кадиллаке,он пристроен был у тротуара где-то на 58-м стрите, а пригонять его к очереди было неловко: слишком он был великолепен для жалкого и голодного безработного, ожидающего своей миски супа.

А тут еще объявили, что похлебки на всех не хватит. Вчера случилось то же самое.Многие из нас не ели более суток. У меня от голода кружилась голова. В кармане не было ни цента. Надежды выручить что-нибудь за пиджак, автомобиль или его запасное колесо не было никакой.Никто не хотел расставаться с деньгами.Нужно было родиться таким олухом,как я, чтобы рискнуть это сделать…

Голодные, узнав,что суп кончился,начали кричать. На панели собралось много народа.Даже счастливчики, которым досталось пойло, не уходили и кричали вместе с нами. Они заботились о том,что будут есть завтра.Да и сегодня своей порцией они насытиться не могли и тоже были голодными.

И мы двинулась по улице.

Поток людей рос, стихийно превращаясь в демонстрацию. В окна нижних этажей на нас смотрели прильнувщие к стеклам клерки,которых еще не успели выгнать с работы.

Хозяева магазинов закрывали двери и опускали жалюзи на витрины. Боялись.

Мы незлобиво разгромили несколько магазинов и аптек. Конфервы передавали из рук в руки. Их тут же раскрывали и жадно пожирали, обходясь без предметов сервировки.

Полиция держалась от нас подальше.

Мы беспрепятственно двигались сначала по 48-му стриту, потом вышли на Пятое авеню.

Толпа гудела и катилась вниз к Даун-тауяу. Кто-то с горькой иронией потребовал открыть подвалы Уолл-стрита, где хранятся уже не консервы… Эту идею повторяли громко, насмешливо и даже злобно.

Мне не хотелось принимать участие в таком деле даже в шутку, но нечего было думать о том, чтобы выбраться ив «голодного потока».

Кто-то запел «Янки-дудль».

Это было здорово!

Толпа подхватила. Мы сияли шлдаы и шли под моросящим дождем, вылизывая украденные банки из-под свиной тушенки и распевая американский гимн.

А что нам оставалось делать?

Беспокойная толпа жалких, голодных и промокших людей подходила к Уолл-стриту.

В узенькой улочке банков стояли полицейские броневики, очевидно вызванные «в шутку». Полицейские дружелюбно перемигивализсь с нами.

Недалеко от закрытой сейчас Фондовой биржи мы остановились.

Толпа сзади напирала, она заполнила все прилегающие улицы.