Лебедь

– Эти ребята только начинают, и я хочу им помочь. Уверена, что в их одежде ты произведешь фурор. Денег, правда, не заплатят, но реклама будет хорошая. – Я рассказала о Вилли О'Брайене и попросила Эми связаться с ним, чтобы он захватил ее с собой.

– У нас будет замечательная специалистка по гриму, зовут ее Эмбер. Но ты, наверное, возьмешь с собой свою косметику? В Нью-Йорке мне доводилось работать с темнокожими моделями, и они всегда красятся сами, потому что большинство визажистов мало что понимают в черных лицах. Правда, Эмбер можно доверять, она толковая девушка, но на всякий случай лучше подстраховаться.

Я откинулась на спинку сиденья, с наслаждением вглядываясь в деревенские пейзажи за окном. Американцы сняли частную усадьбу где-то совсем неподалеку от Солсбери Плэйн, так что прямо оттуда я и отправлюсь на наши бесплатные съемки. Вилли приедет только на день.

Машина свернула с шоссе на извилистую узкую дорогу. И вдруг я поняла, где мы. Кромка пологих холмов на горизонте… Все вокруг до боли знакомо. Мы подъезжали к деревне, где стоит дом моих родителей – тот самый «коттедж» с семью спальнями, в котором прошли счастливейшие дни моего детства.

Когда мне сказали, что мы остановимся в частном доме, мне и в голову не могло прийти, что хозяевами окажутся мои старые соседи. Машина въехала в усадьбу «Вудбридж Милл». Я сидела, как неживая, ведь Фрэзеры – ближайшие друзья родителей. Но зря я так волновалась.

– Лавиния! Душечка, я счастлива тебя видеть! Как мило, что ты заглянула. Останешься на ужин? Сколько же лет прошло? Я так рада! Вот только… понимаешь, на нас тут обрушились эти ужасные американцы из журнала мод. Каким-то образом они прослышали о нашей мельнице, какая она красивая. Из Нью-Йорка позвонила ужасно важная особа, просила разрешить им сделать несколько фотографий. Со страху я ничего толком не поняла и все время думала, сколько же ей будет стоить наш разговор, наверное, кучу денег, а мы все говорили и говорили. В общем, я не выдержала и сказала: делайте, что хотите! Джоффри страшно разозлился и вот уже несколько дней со мной не разговаривает, но тебе он обрадуется, так что оставайся, поужинай с нами…

Этого следовало ожидать! Люси Фрэзер понятия не имела, что я – супермодель, знаменитая на весь мир. Она так далека от всего этого! Я прервала ее словесный поток и решительно шагнула в прихожую.

– Люси, дорогая, я как раз одна из них. И фотографировать будут меня… и теперь я понимаю, где – на старых качелях в саду. Каменные херувимчики, что в конце аллеи, еще стоят? Ну так они тоже пригодятся.

– Боже правый! – Люси остолбенела.

Надо срочно менять тему. Я набрала побольше воздуха и спросила:

– А как папа с мамой? Давно вы не виделись? – Ответа ждала, не дыша.

– У них все в порядке. Как не стыдно! Ты их совсем забыла, а они так по тебе скучают. Я как раз сегодня получила от них открытку.

– Открытку?

– Они в Шотландии. Где-то в Бордерсе. Забыла, зачем они туда поехали…

Наверное, я должна была почувствовать облегчение от этого известия, но ничего подобного… Я всегда любила родителей и скучала о них. Я подумала, что рано или поздно должна найти выход из этого положения, чтобы видеться с ними почаще. Чтобы снова научиться быть возле них.

Тут в холл ворвалась Мэри Энн де ла Салль, редактор нью-йоркского журнала мод.

– Лебедь, милочка, это такое место! Просто умереть можно… – затараторила со своим ярко выраженным южным акцентом и потащила меня прочь. Бедная Люси ошеломленно смотрела нам вслед.

Съемки «Качелей» оказались сплошным мучением. На картине у девушки слетает туфелька. Мэри Энн хотела, чтобы и на фотографии получилось то же самое. Понадобилось множество попыток, прежде чем я наловчилась вовремя сбрасывать туфельку, а фотограф, пожилой француз-педераст (надеюсь, больше мне с ним работать не придется) – вовремя щелкать затвором. Разумеется, туфелька несколько раз улетала в густые и колючие кусты, и каждый раз худенькая ассистентка, одетая в шорты, лезла за ней в самые заросли и возвращалась исцарапанная до крови. А потом еще Люси… Накануне вечером она пролистала пачку журналов и теперь чувствовала себя большим специалистом по супермоделям.

– По-моему, самая хорошенькая – Клаудиа Шиффер, правда, Лавиния? Ты с ней знакома? – Люси бегала вокруг своих каменных херувимов, смахивая с них пыль и заглядывая в камеру. «Невоспитанная особа!» – не выдержал наконец фотограф. И хоть сказал он это по-французски, Люси немедленно развернулась: «А ты – кретин!» Я не смогла удержаться и рассмеялась. Закончили мы в половине восьмого, и американская команда сразу уехала. Не могу сказать, что я об этом пожалела.

– Родители так огорчатся, когда узнают, что разминулись с тобой, – сказала утром Люси, целуя меня на прощанье. – Почему ты их никогда не предупреждаешь о приезде?

В машине я забилась на заднее сиденье и всю дорогу до Солсбери Плэйн смотрела в окно невидящим взглядом. Меня мучила совесть.

Когда мы приехали, все уже были на месте. Эмбер колдовала над лицом Эми. А Вилли болтал: