Лебедь Белая

Воздух загустел и стал отчётливо звонким, как и положено в преддверии ночи. Родичи наверняка меня хватились: нашли и ведёрко в траве, и лапоточки на бережку, и следы этих татей неразумных. Наш род не из тех, кто своих в беде бросает, а уж батюшка мой всяко постарается меня выручить. Найдёт он этих бедолаг и как есть по первое число нахлобучит. Каждому.

Я закрыла глаза, представляя, как батюшка окучивает весь этот огород, и мне стало весело. Я даже засмеялась, увидав, словно живую картину, обмякшее лицо гота в неправильной рубахе. Длинноусый удивлённо вскинул брови и спросил участливо:

– Может тебе водицы испить?

Тьфу на тебя! Нашёл чего предложить, изверг. Нет бы руки развязал – а то воды тебе, воды… Я опять начала елозить по палубе, по-прежнему надеясь разорвать верёвки, и опять тщетно. Дай, Дажьбог, сил мне вынести эти мучения!

К длинноусому подошёл ещё один ухарь из этой команды разбойников. Был он кряжистый, точно пень еловый, зато свой, северянин. Это я определила по выцветшим узорам на вороте его рубахи и на рукавах. Очень удобная вещь эти узоры. По ним без труда можно определить, откуда человек, из какого роду-племени, женат ли, сколько детей и ещё кучу всяких известий. Придёт такой гость, посмотришь узоры, и всё про него ведаешь. А потом поговоришь, мёда хмельного с ним выпьешь – и понимаешь, что сам он из себя представляет. Вот почему у нас говорят: по одёжке встречают, провожают по уму. Готам бы этому научиться. А то кричат на весь мир: мы Европа, мы Европа! Мы цивилизованные! Тьфу, срамота! Даже рукава к рубахе пришить не могут.

– Может снять с неё верёвки? – спросил радимич. – Глянь-ко как вьётся – будто змеюка. Ещё попортим товар.

Я чуть не подпрыгнула. Кто товар? Я? Да вы тут с глузду сдвинулись? Меня, Милославу Боеславовну!.. И тут же отрешённо вздохнула. Ну да, правильно. Зачем же им ещё меня похищать? Только на продажу. Довезут до Киев-града, отведут на рынок…

От мысли, что меня уподобили продажной девке, в смысле – холопке бесправной, я упала духом. Не навсегда, на немножечко. Уж очень захотелось почувствовать себя слабой жёнкой, и захотелось, впервые, наверное, чтоб рядом было крепкое мужеское плечо, такое, на которое голову положить не стыдно. Может права бабушка и мне действительно замуж пора?

– Бойка больно, – равнодушно произнёс длинноусый. – Мы её развяжем, а она сбежит.

– И в трюм нельзя, товарный вид потеряет, – сокрушённо вздохнул мой бывший соотечественник. Бывший – потому что настоящие соотечественники девок своих не воруют. – И зачем мы только в это дело ввязались? Пока довезём её до Киева… Звали же в Цареград.

– В Цареград мы завсегда успеем. А тут деньги хорошие.

Они разговаривали так, словно меня и нет вовсе. Может они думают, что я говорить вдруг разучилась? Или слышу плохо? Нет, ребятки, шутите. С ушами у меня всё в порядке, да и язык в нужном месте подвешен, с детства ещё. Я им тут же сказала, где бы хотела их видеть, но они опять меня презрели.

– Так что ж делать?

– На цепь её посадим, – решил длинноусый.

И посадили. Вот так запросто, как собаку. И все три дня, что плыли мы по Днепру-батюшке до Киев-града, я на этой цепи и просидела. Обидно. Зато кое-чему выучилась в корабельном деле, да с этими душегубами проклятущими разобралась, кто из них кто.

Лодья у этих лиходеев была не вот какая особенная, обычная речная посудина, на которой не то что в море, в озеро приличное не войдёшь. Это я поняла из их разговоров. Но, на мой взгляд, судёнышко неплохое – небольшое и юркое. На таком либо торговать по рекам малым, либо грабить, чем они, собственно, и занимались. Команда состояла из трёх десятков мужей, плюс кормщик и один воевода. Кормщиком, конечно, оказался мой бывший соотечественник, которого звали на удивление по-доброму – Малюта. Глядя на этот старый пень со шрамом у горла, ни один язык не повернётся назвать его так ласково, но подишь ты, называли, и я в том числе. Ну а воеводой – воеводой, разумеется, был длинноусый. Его так и кликали: воевода Гореслав. За что уж его так прозвали – Гореслав – не ведаю. Может, в бою не особо удачлив был, горе своей дружине принёс, славу горькую, а может ещё почему. Но факт, как говорится, на лицо – не на ратном поле во главе полков могучих стоит сей воевода, а над тридцатью разбойниками в утлой лодочке начальствует.

Ну и Дажьбог с ним. Всё равно он меня скоро продаст, и я о нём позабуду… Хотя нет, Малюту я точно позабуду, что мне до него за дело, а вот Гореслава не позабуду никогда. Клянусь рыжей бородой Перуна и молниями его, которые он во врагов наших мечет, вырвусь из неволи, найду этого горе-воителя и как есть уши обрежу! Попомнит он, трижды пожалеет, что решил меня обидеть.

Я сидела на носу лодьи, в сотый раз представляя, как буду отрезать уши воеводе разбойников, когда Малюта вдруг крикнул:

– Ну всё, ребятушки, слава богам, дошли!

Я встрепенулась и завертела головой: дошли? И вскочила на ноги, вцепившись пальцами в отполированный чужими ладонями борт.