— Встань в очередь, принцесса. Если только ты не хочешь связать и мучить меня. Если это так, то я собственноручно отдамся в твою власть и предоставлю наручники.
— О боже, лучше отдайте меня тому извращенцу, — простонала она, снова ударяясь о стекло. Ладно, может быть, это было слишком, но теперь девушка не могла перестать воображать Мейсона в наручниках, обнаженным и в ее милости. Черт, она столько могла с ним сделать. Ее соски сжались, внизу стало влажно. И это была его вина. Ну, она отказалась страдать одна.
— О, Мейсон, — промурлыкала она.
— Что? — спросил он рассеянно, когда они выехали на выложенную гравием подъездную дорожку возле гигантского коттеджа, который конкурировал по размерам с большинством гостиниц.
— Говоря о наручниках… Хочу связать тебя и вылизать путь по груди к твоему толстому члену. Умираю, как хочу сосать твой большой-пребольшой член, касаясь себя. И когда ты будешь пульсировать, а моя киска станет влажной, я собираюсь наклониться и… — Она не договорила и выпрыгнула из машины, разглаживая юбку.
— Джесси! — прорычал он вслед за ней. — Ты не можешь оставить меня в таком состоянии. Пойдем со мной, пока мама не увидела нас. Я знаю место в лесу.
— О, мама, мы здесь! — пропела Джесси, скрещивая руки на груди и бросая на него дьявольскую ухмылку.
— Злая лебедь, — пробормотал он, опуская руки, чтобы прикрыть эрекцию.
— Я предпочитаю «орально одаренная», — Джесси подмигнула ему, облизывая губы, затем хихикнула, наклонившись, и подняла солнцезащитные очки, которые специально уронила.
Сдавленный стон был ответом, которого она добивалась. Поднявшись, Джесси подошла к входной двери коттеджа. Почти тут же та распахнулась, и из нее вылетел и бросился к ним светловолосый вихрь.
— Джесси! — счастливый визг Миранды чуть не сделал ее глухой.
— Миранда? Какого черта ты тут делаешь? — спросила девушка, ошеломленная восторженными объятиями подруги.
— Ну, после нападения Сесиль Виктор решил спрятать нас в самом безопасном месте, которое смог придумать.
— Как проживание с родителями Чейза и Мейсона может быть безопасным?
— Потому что только идиот может встать между мной и моим первым внуком, — сказала медведица, с которой она познакомилась раньше. — А у меня есть отличный рецепт для идиотов.
— Приятно знать. Хотя теперь я удивлена, как Мейсон вообще пережил свое детство.
Три женщины повернулись, чтобы взглянуть на бурого медведя, который ухмылялся им с нескрываемым весельем.
— Я тоже, — пробормотала его мать. — Я Келли, кстати.
— Джесси, — ответила девушка, протягивая ей руку.
— Добро пожаловать в семью, Джесси, — попав в медвежьи объятия, девушка подумала, что лучше не упоминать о временном аспекте отношений.
И так началась самая странная неделя в ее жизни. А также самая лучшая.
Она встретила отца Мейсона в тот же день за обедом, которым можно было накормить целую армию.
Большой мужчина по имени Пит настоял, чтобы она называла его папа-Медведь, и обнял ее так крепко, что она, вероятно, уменьшилась в размерах.
Джесси восстановила размеры обратно, когда съела достаточно еды, — по настоянию каждого — что заставило ее задуматься, а не пытались ли они ее откормить к Рождественскому ужину. В течение следующих нескольких дней она узнала, что такое настоящая семья.
Она научилась делать печенье с нуля с мамой Мейсона и шлепать Мейсона, когда тот приходил, чтобы украсть несколько. Игла и нить перестали быть ее врагами. Она проводила вечера, играя в настольные игры, не в силах остановить хихиканье, когда в середине каждой игры Чейз обвинял Мейсона в мошенничестве и выводил его на улицу одарить братской любовью. Мейсон на самом деле обманывал и, что было еще более забавно, позволял брату думать, что тот был более крупным и злым, чем он сам во время этих поединков. Это то, что заставило сердце Миранды смягчиться и вызывало ее хихиканье.
Папа-Медведь стал называть и ее, и Миранду дочками, принося им угощения каждый раз, когда приходил с работы домой и ругал парней, когда они ныли о том, что они ничего не получили. Папа-медведь также раздавал лучшие объятия: одновременно грубые и все же безумно ласковые. Поведение Келли демонстрировало ее собственную привязанность. Джесси не могла не полюбить родителей Мейсона. Это то, чего она всегда хотела. Жаль, что она не сможет оставаться рядом.
Мейсон продолжал их брак-фарс, называя ее женой при каждом удобном случае, не важно, сколько синяков она оставила на его голенях. Ночью ей приходилось прикусывать щеку, чтобы не кричать, когда он доводил ее до кульминации — как правило, два-три раза — прежде чем переворачивался на спину, прижимая девушку к себе.
Какое прекрасное время. Какая ужасная игра. Джесси хотелось плакать.
И кто-то, наконец, это заметил.
На третий день Миранда вытащила Джесси во двор и передала ей пистолет. Та посмотрела на него непонимающе.
— Ты самоубийца? — спросила она.
— Глупая птица. Конечно, нет. Но я подумала, что ты хотела бы знать, как стрелять, в случае, если появятся плохие парни.