Лебеди Кассиды

Давид вышел на лоджию. В рваные просветы облаков проглядывали звезды. Там, где располагался невидимый материк, поблескивал одинокий огонек. Давид никогда не был на острове, иначе он угадал бы в огоньке прожектор маяка Скорса. Ойх долго смотрел на мерцающую звездочку, потом взглянул вниз. На бетонной площадке перед входом в гостиницу стоял белый медицинский фургон и подле него курил водитель.

Из гостиницы вынесли на носилках человека, прикрытого простыней. Носилки поставили в машину, и та торопливо унеслась, помигивая синими огоньками включенных маячков.

«Вот и еще один, — отрешенно подумал Давид. — В такие душные ночи людей донимают застарелые болезни и сердечные приступы. Кто это был?»

Возможно, что это был Дух. Слишком основательно доставалось старику в этой жизни. Впрочем, на месте Духа мог оказаться не один из знакомых Давиду литераторов.

В который раз Ойх подумал, что ему нечего делать на острове. Полковник Огу был прав: в этом уютном теплом коровнике они и в самом деле становятся покорными жвачными животными. Здесь сытно кормят, дают спариваться, а главное — не дают задумываться над тем, что где-то гибнут позволившие себе восстать против рабской жизни люди.

Бежать! Эта мысль все более укреплялась в Давиде. Пример Скавронски порождал уверенность в успехе. Остров был отделен от происходящего в стране не только узкой полоской воды, но и возникшей полосой' отчужденности, о которую разбивались волны бушующей в стране гражданской войны. Сейчас, когда страна разрывалась на части человеческими противоречиями, нельзя было оставаться в стороне и быть наблюдателем, требовалось найти свое место в этой борьбе, пройти через все ее перипетии и сделать все возможное для победы правого дела.

В дверь постучали.

Вошла Крис, и Давид испытал облегчение.

Крис улыбнулась ему, ставя на стол поднос с двумя чашечками кофе. Она присела на постель, и Давид обнял женщину за плечи. Крис освободилась

— Сначала получи письмо.

— Письмо? От кого?

— Не от меня же. Это тебе просил передать твой знакомый с пятнадцатого этажа.

Давид недоверчиво взял в руки конверт. Конверт был из плотной бумаги и тщательно заклеен. Давид вскрыл его, чувствуя тепло прильнувшей к нему женщины, и сразу узнал руку Влаха Скавронски.

«Не знаю, что было бы уместней, — писал Влах, — здороваться или прощаться. Я устал от двусмысленностей, мой литературный маршал. Рукопись, которую ты мне дал, действительно написал я. Пора сделать выбор. То, что я прочитал, противоречит моим убеждениям. Если это правда, то жить не стоит. Если это ложь, то жить недостойно. И в том и в другом случае единственно верным будет один выход. Передай Аве, что я на него не сержусь. Простите и меня, если я был несправедлив. Бог требует, чтобы мы прощали друг другу.

Твой Влах».

С чтением торопливых строчек что-то рушилось в душе Давида. Он ощутил душевную боль и отчаяние.

— Крис, когда тебе передали эту записку?

— Вчера вечером, — женщина поцеловала его в подбородок. — Он меня просил, чтобы я отдала записку перед обедом. Но у меня оказалось свободное время, а в номере у тебя горел свет, и я подумала, что записку можно передать немного пораньше.

«Немного пораньше!» — Давид скрипнул зубами.

— Ты куда? — тревожно спросила женщина.

— Я должен немедленно увидеть его.

— Тебя не пропустит этажная стража.

— Что? — Давид остановился.

— На ночь всегда выставляют охрану на этажах, — сказала женщина. — К часу они обычно заваливаются спать в комнатах персонала, но уже утро…

Давид сел на постель.

— Что-нибудь случилось? — Крис заглянула ему в глаза.

Давид протянул ей письмо Скавронски.

— Жаль, — сказала Крис после чтения. — Твой друг был прав, и мне не следовало торопиться с передачей письма.

— Ты что-то знаешь?

— Я догадалась, — призналась женщина. — Подружка сказала, что кто-то повесился в номере на пятнадцатом этаже. Теперь мне кажется, что это был твой приятель.

Крис ушла.

Давид долго курил, лежа на спине. Неожиданная тоска, которую он пытался оставить в объятиях женщины, не только не ушла, но стала резче и осознанней.

Влах, Влах! Давид думал о смерти приятеля как о свершившемся факте. Сомнений не было — случилось непоправимое.

Уже собираясь уходить, Крис непонятно сказала:

— Говорят, что вы здесь на перевоспитании?

— Перевоспитывать нас? — Давид горько усмехнулся. — Что за странная идея? Нас уже пытались перевоспитывать при полковнике Огу. С чего ты это взяла?

— Просто слышала один разговор, — неохотно отозвалась Крис.

Она взяла со стола фотографию Лани.

— Это твоя жена?

— Бывшая, — неохотно ответил Давид.