Читаем Лебеди остаются на Урале полностью

Лебеди остаются на Урале

Сотни людей, работавших всю ночь, наконец свободно передохнули: фонтан удалось заглушить. У подошвы Девичьей горы образовалось несколько нефтяных озер.

Усталые люди сидели и полулежали, еще не остывшие, взволнованные борьбой. Алтынбаеву это напомнило военный лагерь после ожесточенной битвы. Для большего сходства не хватало только дыма костров. Хотелось курить, да нельзя, можно поджечь нефть.

Красноармейцы, вместе с которыми защищал молодую республику и Тагир Алтынбаев, не рассчитывали так быстро поднять разрушенное хозяйство страны. Думалось, что только их дети, а может быть, даже и внуки, только через десятки лет смогут зажить светлой, обеспеченной жизнью. Самоотверженные борцы, они чувствовали себя пахарями новой жизни, но не надеялись еще тогда сами собрать урожай с засеянных ими полей. И они ошиблись. Тагир Алтынович участвует в сборе урожая…

Наверно, душа Ясави в эту минуту тоже ликовала, иначе он не заговорил бы так взволнованно:

— Прошлой весной мы мечтали: у Девичьей горы целину поднимем да в низине, у излучины реки, сады разобьем. О полях гречихи, о тракторах, лобогрейках, маслозаводе и лесопилке мечтали. Одним словом, обо всем, о чем может мечтать колхозник. Нет, ты не перебивай меня. Ты думаешь, я буду жаловаться? Ты, наверно, вспомнил, как я с тобой спорил о земле? Да, я крестьянин, я люблю землю. Но то, что я увидел за этот год, заставило меня много передумать. И я хочу тебе вот что сказать: не мне, старому чапаевцу, бороться против новой жизни. Умирает аул Карасяй. Я не знаю, будет ли он городом или рабочим поселком, но я твердо знаю: Карасяй не останется прежним.

Мужчина родится в юрте, а сражается в поле

1

Ранним утром Танхылу подошла к колодцу, чтобы набрать чистой воды. Позже вода уже была мутная, народу теперь в Карасяе вон сколько.

Не успела она вытащить ведро, как в конце улицы заурчала машина. Танхылу закрыла воду шалью, тяжело груженная машина подняла за собой тучу пыли.

За первой машиной показалась вторая, третья…

Старая женщина глядела на них без радости. Не стало, покоя от чужих людей, от шума машин, от грохота станков. Куда делась ласковая тишина карасяевских уличек, изредка нарушаемая мычанием коров, петушиным криком да лаем собак?

Ни днем, ни ночью не переставая гудит земля. В старых книгах писали, что перед концом света вот так же будет стонать земля…

Долго стояла Танхылу, прикрыв шалью ведро, а машины все шли и шли, вызывая в душе тяжелые предчувствия.

Душно стало в родном ауле. Не хватает даже свежего воздуха. Ветер приносил со стороны промысла тяжелый запах тухлых яиц. Говорят, вместе с нефтью поднимается серный газ…

Хотя в Карасяй провели водопровод, Танхылу не пользуется им. Все карасяевцы держатся за свои колодцы. Но и в колодце не всегда наберешь чистой воды — шоферы черпают из них воду грязными ведрами.

Но самое страшное — это нашествие чужих людей. В старых книгах тоже пишут об этом. Перед концом света будто бы соберутся многоязычные народы в одно место, чтобы жить, не понимая друг друга…

Чужие люди принесли чужие слова и чужие песни.

По праздникам не выйдешь на улицу, стыдно смотреть на женщин, которые носят юбки выше колен.

Красота женщины в ее скромности.

Аллах свидетель, продавщица в лавке даже курит… Если женщина курит, носит брюки, что остается в ней от святости и чистоты матери?

Машины проехали, и Танхылу опустила в колодец второе ведро. Взглянула вниз, в полное ведро, и, как в зеркале, увидела свое лицо. Поправила платок. Она повязывает его так, чтобы скрыть от чужих людей даже уши.

И тут ее перехватила вдова Хадича.

— Слыхала, жена Галляма в колхоз вступила? — затараторила она. — Знаешь, что Хамит скрылся? Говорят, убежал из-за старых грехов. Помнишь, два года назад они устроили самосуд? Кто-то, видишь, донес… Ходила за сахаром, привезли в лавку…

Танхылу не знала, как избавиться от Хадичи. За несколько минут она сообщила столько новостей, сколько не успевает сообщить за все утро «черная тарелка» радио.

— Твоя невестка посылает Бурана учиться, одна хочет остаться. Тут немало чужих мужчин на нее заглядывается…

Это задело Танхылу. Она уже давно не питает обиды на Камилю. Хорошей женой оказалась: сын ходит в чистой рубахе, счастливый такой, и внука дружно растят. Хадича по старой привычке чернит невестку…

— Хадича, перестань! — отрезала Танхылу. — Ты не смей наговаривать на Камилю. Не она посылает сына на курсы, а контора.

Вдова сразу начала юлить:

— Я не знала этого… А все же присматривай за Камилей. Сама знаешь, как бывает с красавицами…

Танхылу идет домой, легко балансируя коромыслом.

Женщину никогда не укараулишь, если в ней бес завелся. Она похожа на крепость, которую сдают сами защитники.

Открывая калитку, решила: «Все-таки зайду к невестке. Может, помочь ей надо. Нелегко справляться со службой и домом».