Лебеди остаются на Урале

— Этот путь короче, — объяснил Шаймурат.

Старик не сказал, что тут и безопаснее. Нельзя доверяться ночной дороге, идущей через дремучий лес. В течение последних недель не раз его острый слух улавливал звуки выстрелов в лесу.

Усталые кони шли, понурив головы. Всадники утомились не менее коней.

— Сейчас будет ущелье. Следуйте за мной, — сказал Шаймурат, выехав вперед.

Но не успели всадники проехать и нескольких шагов, как курлыканье журавлей заставило их всех, словно по уговору, остановить коней. В вечерней тишине отчетливо были слышны трубные голоса птиц: крры, курры, куррр. Птицы кружились над ущельем, медленно взмахивая крыльями, наверно, решили остановиться здесь на ночлег.

5

Ночью разразился дождь. Крупные капли барабанили по брезенту палатки, и казалось, этому дробному стуку не будет конца. Снаружи свистел ветер, нагоняя тоску. На душе у Белова было скверно оттого, что уже неделя прошла с тех пор, как он приехал в экспедицию, а работа за это время не продвинулась ни на шаг.

Лишь один день он подарил горному плато, а потом три дня вместе с Миловановой и Шаймуратом рыскал в долине реки Белой. Он придирчиво изучал брошенные разработки, шурфы, «дудки». Белов не жалел ни себя, ни Милованову, ни Шаймурата. Старик ворчал, что, видно, шайтан вселился в молодого ученого.

Выводы напрашивались сами собой. Надо в корне перестроить весь план поисков: отказаться от случайных, выборочных исследований всего массива и остановиться на более перспективной площади, охватив ее, как железными щупальцами, буровыми вышками. Такой перспективной площадью Белов считал район Карасяя.

Если б его вольная воля, Белов завтра же вызвал бы сейсмическую группу и начал хлопотать об отторжении у земляков Шаймурата широкой полосы земли от подножия Девичьей горы до реки. Если б его воля… Но на пути к бурению стоит Великорецкий со своими утвержденными в центре планами работы экспедиции. Удастся ли его убедить отказаться от этих планов? И главное, как это сделать? Ведь и Милованова, если верить Шаймурату, пробовала уговорить начальника спуститься в долину, да у нее ничего не вышло.

Что движет Великорецким?

Иван Михайлович Губкин во время последней их беседы перед отъездом Белова из Москвы сказал о Казимире Павловиче:

«Знаю, знаю его. Упрямый старик. Перед германской войной его приглашала на работу одна иностранная компания, орудующая на Кавказе. Отказался наотрез, не пошел служить иноземцам. А жилось ему тогда, я тебе скажу, небогато, оч-чень небогато!.. И сейчас в Башкирию сам напросился, никто его не неволил. Поехать поехал, а промышленную нефть на Урале в своей последней статье ставит под сомнение. Вот тут и разберись! Человек он, несомненно, честный, и если найдет нефть, первый же ей и порадуется, но, кажется, ему все-таки больше хочется, чтобы нефть не нашлась… Есть такие ученые: выскажут сгоряча какое-нибудь мнение, а потом всю свою эрудицию, весь свой немалый опыт тратят на то, чтобы всесторонне и научно — главное, научно! — обосновать это неверное положение. Все сделают, лишь бы не признавать своей ошибки… Боюсь, что и Великорецкий на старости лет таким стал. А вообще-то человек он интересный, но трудный, оч-чень трудный!»

Пока Белов убедился в одном: не зря предостерегал его Иван Михайлович. Не один раз пробовал он заговаривать с Великорецким о перестройке всей работы экспедиции, но Казимир Павлович под разными предлогами откладывал объяснение: то ему надо было срочно поехать в город и связаться с Москвой, то он с головой погружался в изучение структурных карт, то вдруг заболевал. Экспедиция продолжала работать по-старому: рабочие под руководством Хамзина долбили бесполезные шурфы на горном плато, повернувшись спиной к нефтеносной долине…

И только несколько часов назад, поздним вечером, Белову наконец-то удалось вырвать у Казимира Павловича согласие — не на бурение, а пока лишь всего-навсего на разговор о нем. Завтра утром соберутся все геологи экспедиции и выслушают его предложения. Завтра — бой. Потому и не спится Белову.

Крупный дождь сменяется мелким. Стоит такой монотонный и долгий шорох, что кажется, будто по брезенту все время кто-то водит метлой.

Три геолога в экспедиции — и все разные. К каждому особый ключ нужен. Все они рядом, в соседних палатках, коротают ночь, но никто из них, кроме него, не лежит, наверно, сейчас с открытыми глазами.

Вот Хамзин. Замкнут и мрачноват, но дело свое знает. Тут, в горах, Хамзин сумел обнаружить и осмыслить ряд изломов пластов, говорящих о сложной геологической истории Урала. Видно, что начитан. С ним приятно поговорить на любую тему. Белов осмотрел земляные работы, которые велись под руководством Сагита Гиззатовича, — ничего не скажешь, отлично выполнены. И ему еще обидней стало, что всю свою умную энергию и все силы землекопов Хамзин, подчиняясь начальнику экспедиции, направил мимо нефти.