Лебединая дорога

Любопытно было всем! А особенно деду Вышке, великому умельцу во всем, что касалось до дерева. За свою долгую жизнь он смастерил не одну лодку и даже не десять. Но все были не таковы. Обычно дед Вышко выдалбливал их из цельного ствола. А если не мог найти дерева достаточной толщины — выращивал лодку прямо в лесу. Распирал клиньями живой ствол и заставлял его раздаваться вширь…

Видга же сооружал что-то вроде насада: вырубил из бревна хребтину-киль, из прочных кривуль — штевни для носа и кормы. Приладил ребра-шпангоуты и теперь обшивал… Смиренка подавала ему пухлый, в три нитки, шнур из коровьей шерсти.

Видга пропитывал его горячей смолой и закладывал между досок. А доски заходили одна за другую, как рыбья чешуя.

В сарае рос диковинный и красивый кораблик с поднятыми носом и кормой.

Длинный и стройный, настоящий маленький драккар. Точь-в-точь как та прежняя лодка, что скучала без хозяина в Урманском конце…

Скегги трудился в сторонке над деревянным страшилом, которое должно было украсить его нос. Юному скальду умения было не занимать. Уже глядели свирепые очи, щерилась клыкастая пасть. Топорщился воинственный гребень. А еще Скегги выжжет на бортах и на веслах могучие руны. И тогда не будут страшны ни шторм, ни враги…

— А как назовешь? — не отставал от Видги неугомонный Мал.

— Дрэки, — отвечал перемазанный в смоле строитель.

— Это что?

Видга терпеливо объяснил. И мальчик помчался рассказывать деду Вышке:

— Деда! Змей Горынич!

Как-то Люту пришлось съездить в город одному. Вернувшись, он долго смотрел на упоенно работавшего Видгу. Потом подошел, ведя коня, и проговорил:

— Слыхал ли, Витенег? Князь отцу твоему со товарищи домой поехать позволил.

…Четыре загнутых конца небес лежали на широких спинах четырех карликов: Аустри, Нордри, Вестри и Судри. Необъятен был между ними населенный мир. Но, как видно, всюду творилось одно…

Во всякой стране, где бы она ни лежала — на западе, на севере, на юге, на востоке, — рано или поздно рождался вождь, превосходивший всех прочих не только жадностью, требовавшей владений и богатств, но и силой, что-бы их взять…

С тех самых времен, когда Боги правили на земле и странствовали среди людей, не переводились в Норэгр вожди. Эти хевдинги никого не боялись и ни на кого не смотрели снизу вверх. По роду и достатку одних величали конунгами, других — ярлами, третьих — херсирами. Тот, кого сгонял с земли удачливый сосед, садился на корабль и делал своим одалем море. И называл себя хозяином Лебединой Дороги — сэконунгом! И ни в ком не видел себе ровни.

И было так много сот зим.

Пока в Вестфольде, на юге страны, не появился на свет Харальд сын Хальвдана, из рода Инглингов. После его прозвали Косматым.

Должно, не зря гардские порядки с самого начала так напомнили Халльгриму родину! Не зря столь знакомым показался и сам Торлейв Мстицлейвссон, и хирдманны, следовавшие за вождем. И тот конунг-неприятель, живший по соседству.

Вот только вместо бескрайнего моря здесь простирались поля и леса. И не корабли несли воинов на врага, а резвые кони…

И свой Харальд конунг сыскался в Стране городов. Пусть даже он родился не здесь, а по ту сторону Восточного моря. Венды никогда не были гардцам чужими. И этот конунг тоже поднял боевое знамя, собирая под него всех, у кого хватало отчаянного мужества связать с ним свою судьбу. А пожелал он не ограбить соседа, живущего за мысом. Не сходить набегом в другую, более обильную страну.

Думал вендский Хререк конунг великую думу: собрать воедино не город и не два, целую страну…

А с южной стороны, что мог, греб под себя далекий хазарский царь. А в Киеве городе, на берегу Днепра, сидели братья-князья, называвшие себя на хазарский лад — хаканами. И ни в жадности, ни во властолюбии северным и восточным соседям своим не уступали нисколько.

Почти ровно год прожил в Гардарики Халльгрим Виглафссон. Всего только год. Может, поэтому кое-что ему было виднее, чем самим гардцам. Конунгу он того не сказал бы ни за что. Но сам был уверен: пусть не захотел Торлейв сын Мстицлейва добром присоединиться ни к одной из нарождавшихся держав — а только рано ли, поздно ли подомнут и Круглицу, и Кременец.

Лаской или таской, а заставят позабыть прежнюю вольность. Быть им за щитом и под рукою у более сильного. У того, кто надежно сумеет оборонить от врага, но и мзды за это потребует немалой. Ну то есть в точности так, как сам конунг обошелся с финнами Барсучьего Леса.

И понял сын Ворона, что весь его путь в чужую страну был подобен скитаниям заблудившегося в чаще лесов. Все вперед и вперед шел тот человек, но лес вокруг только делался гуще. А когда вовсе выбился из сил, то вместо приветливого огонька впереди вдруг увидел, что описал полный круг и вернулся к своей прежней стоянке, к потухшим углям, к холодной золе кострища…

Халльгрим думал долго. Но наконец явился к Чуриле и сказал так: