Лебединая дорога

Он шел вперед и убивал всех, кого судьба ставила к нему лицом. Не брали его ни копья, ни стрелы, ни мечи.

Двое братьев сперва рубились плечом к плечу с ним, но потом битва растащила их в стороны. Время от времени Халльгрим разыскивал их глазами.

Эрлинг делал нелюбимое ратное дело, как всякое другое — спокойно и без лишних слов. Но Халльгрим знал, какой воин просыпался иногда в сердце кроткого Эрлинга. Его противники валились один за другим. Люди, ходившие на красном корабле, могли гордиться вождем.

Секира Хельги размеренно взлетала над головами… Гардский шлем издали виднелся среди других. Хельги дрался без щита, и под дареной гардской броней не поскрипывало железной кольчуги. Гудмундовы люди наверняка изумлялись словенскому воину, разившему их халогаландским топором. Изумлялись неслыханному боевому кличу, которым он сопровождал свои удары:

— Ас-стейнн-ки!

Это был страшный счет: с каждым ударом падало по человеку.

Крылья ратей схлестнулись намертво и теперь перемалывали друг друга, покачиваясь то вперед, то назад… Люди, родившиеся далеко от Роси-Булги, прорывали копьями брони, падали и вытаскивали ножи. Опьяненные кровавым вином, убивали и умирали сами.

Но решать судьбу сражения предстояло не им. Мертвые тела печенегов заполнили волчьи ямы, приняли в себя словенские стрелы. Не увидеть им больше родных степей, не обнять ласковых жен, не взять на руки детей! Не им делить добычу и снимать с мертвых дорогие одежды. Мимо них, над ними полетели копыта рослых коней. Мохо-шад повел вперед свою главную силу…

— Вперед, сыны Тогармы! — во второй раз прозвучал его голос. Качнулось на древке, наклонилось священное знамя Волка. И поплыло, следуя за белыми перьями его шлема. Туда, где схватка кипела теснее всего. Немного ходило под солнцем храбрецов, равных царевичу Мохо.

Тридцать аль-арсиев ехали следом… Индийские клинки разваливали на словенах клепаные шлемы. Они шли полукругом — и этот полукруг был схож с косой, занесей-ной ангелом смерти.

Камнем на пути смертной косы встала дружина боярина Вышаты! Он и его молодцы и вооружены были получше, и к воинскому делу привычны поболе других.

Длинными копьями встретили арабских коней. За ноги потащили с них седоков…

Чурила хорошо видел, как надломился полумесяц. Но слишком много было хазар! Пронзенные железом, порубленные, затоптанные, гибли Вышатины люди.

Только сам боярин старым медведем еще долго ворочался в кругу обступивших врагов. Нежелана и Лют смотрели в ту сторону не отводя глаз. И кинуться бы на помощь, и пришпорить коней!

Страшно рубился боярин и красиво… Так красиво всякое дело, когда делают его умеючи и с любовью. Не считал ран, не берегся, уже зная, что падет.

Однако падать не торопился. Стоял по колено в поверженных вражьих телах. Валил каждого, кого доставал тяжелым мечом…

Но вот подплыл к Вышате белый султанчик на шлеме царевича Мохо. Шад был молод и свеж — не тронут ни усталостью, ни разящим железом. Сошлись — один на один!

Издалека разглядели Вышатичи, как пошатнулся, поник серебристый боярский шлем. Как опустился и не взлетал более иззубренный меч… Взяла-таки верх упругая, быстрая молодая сила.

Не выдержала Нежелана:

— Княже… дозволь.

Чурила нехотя обернулся. Кому другому не ответил бы вовсе.

— Не время…

Он смотрел на реку.

Хан Кубрат хорошо знал хазар, знал царевича Мохо. Из-за острова, лежавшего посередине реки, выдвинулись корабли. Один за другим они взметнули пестрые крылья. И ветер погнал их прямо на берег. Знай посверкивали мокрые весла!.. Низко сидели в воде нагруженные драккары. За драккарами поспешали отяжелевшие снекки. За шумом битвы не слыхать было пугливого ржания множества лошадей…

Хазары оглянулись, когда корабли стали втыкаться в песок у них за спиной. С плеском падали в мелкую воду тяжелые сходни. Булгарские воины бегом выводили коней. Самые нетерпеливые выпрыгивали через борта.

В этом месте не было крутого обрыва: всадники резво вылетали наверх и сразу строились для боя. Уже плясал под ханом Кубратом рыжий, как хорошее золото, скакун. Пылало в солнечных лучах хвостатое знамя!

Гребцы, вагиры и халейги, покидали корабли и бегом спешили за булгарами.

Охранять корабли не оставили никого. Перемогут хазар и возвратятся, ничего с ними не будет. А не перемогут — не все ли равно!

Старый Олав соступил на берег во главе четверки сыновей. Узорчатые ножны хлопали по бедру.

— Не ходил бы ты, отец, — сказал Бьерн. Гуннар добавил:

— Халльгрим тебя не похвалит.

Взрослые мужи, перед отцом они все еще были мальчишками. И даже теперь отваживались лишь на совет.

Олав обвел их глазами. Не всякая седая борода могла похвалиться таким потомством… Бьерн, Гуннар, Сигурд. И приемыш Гудред Паленый, внук великого Лодброка, со своей каменной секирой в руке… Статные, сильные, голубоглазые… живые.

— Халльгриму, — сказал Олав, — я дал кормщиков не хуже, чем я сам.

Он закинул за спину щит, что был знаком еще с ударами Рунольва Скальда.

И зашагал вверх, на зовущий голос рога. Старшим над воинами с кораблей Халльгрим поставил Торгейра Левшу. А вагирами повелевал Дражко, Олегов боярин.