Лебединая охота

…Воины Азамата, не смотря на снег, все-таки полезли на стены. Основной удар Азамат направил на узкий пролом слева от городских ворот, уменьшивший высоту стены едва ли не на половину. Воинов сбивали с лестниц стрелами и камнями, а в самом проломе, забросанном сверху связанными бревнами, закипел страшный и кровавый бой. Тех нападающих, кто пытался протиснуться через завал бревен, защитники города отгоняли копьями, жалящими сквозь широкие щели между бревнами, а наверху, где завал был реже, русские вступали в рукопашный бой, используя «ножные мечи». Длинным монгольским саблям мешал недостаток пространства, которое скрадывали торчащие повсюду концы бревен и короткие колющие или режущие удары длинных ножей опережали взмахи монгольских сабель. Бой был упорным, полуголые воины Азамата зверели до пены у рта и не слышали призывного рева труб в лагере Бату. Желтый шишак Азамата мелькал где-то там, на самом верху стены.

Хан Бури оставил возле стенобойной машины сотню воинов из своего отряда (больше не помещалось под защиту ее крыши) и два десятка хорезмийцев, категорически запретив им принимать участие в кипевшем на стене бою. Командиром оставшихся был назначен старый, опытный, а главное хладнокровный Одой.

– Сбереги ее до утра, – сказал ему Бури, кивнув на стенобойную машину. – Больше от тебя ничего не требуется. На тот случай, если русские сделают вылазку, я оставлю пятьсот воинов в двухстах шагах от тебя. Еще через триста их будет уже тысяча.

Одой молча кивнул. Когда Бури ушел, Одой так же молча уселся рядом с подвешенным на цепях бревном, передний конец которого был обит толстыми, ржавыми пластинами железа. Старик слушал шум боя над головой и чему-то улыбался, словно вспоминал что-то приятное. Раненые из отряда Азамата ползли под защиту стенобитной махины, но их отгоняли тупыми концами копий. Другие тянули руки, взывая о помощи, но их не слышали.

– Сумасшедшим туда и дорога, – ворчал Одой, глядя то на грязь под своими сапогами, то на перекошенные лица раненых. – А шаманам с их нечистым зельем нечего делать на войне и, тем более, вмешиваться в нее.

Хо-Чан возобновил было обстрел стен крепости из катапульт, но прицел был неточен, камни летели куда попало, а один из них едва не задел крышу стенобойной машины. Одой послал воина в лагерь, но обстрел прекратился сам Хо-Чан, видя, что камни и гигантские стрелы если и попадают в цель, то этой целью чаще оказываются не защитники крепости, а штурмующие ее.

Бой стал стихать через пару часов после ухода Бури. Снег шел все реже, но тучи не ушли, а стали еще гуще и быстро темнело. Немногие оставшиеся в живых воины Азамата, трезвели и отступали к стенобойной машине. У них были пустые глаза и дрожащие от слабости руки. Одой приказал прогнать «петушиное отродье» в лагерь. По мнению старого вояки, смысл войны заключался не в бездумном наскоке на врага, а тщательно выверенном и спокойном ожидании.

Два полуголых воина принесли тело Азамата и положили его у ног Одоя. Азамат умер от удара ножом в горло. Нож задел верхний край кольчуги и, судя по тому, что рассек ее, удар был нанесен с большой силой.

Одой лениво улыбнулся, рассматривая белое лицо Азамата.

«Долеталась, Оса!» – подумал он.

Снег полностью прекратился только к вечеру, и сразу выглянуло наполовину погруженное за горизонт солнце. Оно осветило белую, чистую равнину и белые стены на валах Козельска. Черные фигурки людей и лошадей перед городом казались игрушечными. Не было видно ни дорог, ни следов войны… Чистое покрывало снега скрыло все.

7

…Андрей сидел, опершись спиной на стену. Из разбитой щеки текла кровь, он механически вытирал ее и смотрел на ладонь.

– Что, устал? – Гридя стоял перед Андреем, широко расставив ноги.

– А видно? – Андрей слабо улыбнулся.

– Видно. Замельтешил ты, на кровь свою любуешься, значит в голове пусто. Дай ногу твою, посмотрю, – Гридя присел на корточки возле Андрея.

Едва взглянув на стрелу, пробившую икру ноги Гридя осторожно потрогал ее багровый от крови наконечник. Андрей поморщился.

– Вскользь, но кость чуть задела, – пояснил Гридя. – А если бы сломала – закричал бы…

Он вынул нож, отрезал наконечник и рывком вытащил стрелу. Андрей вздрогнул всем телом, но снова промолчал.

– Терпи, терпило! – пошутил Гридя. – Я на скорую руку перевяжу, но тебе лучше домой пойти. Жена рану промоет.

Гридя выбросил стрелу за стену и стал перевязывать ногу Андрея.

Подошли воины, защищавшие пролом. Первым шел Данила – не высокий, широкобороды, кряжистый как дуб, за ним – два его брата-близнеца – Годимир и Годислав. Оба – выше Данилы едва ли не на полголовы, но не такие могучие, как младший брат. Лица воинов были суровы и темны, как лики на иконах. Пришли Перко, Войнята, Заруба и еще трое молодых парней из западной слободки.

– Что? – коротко спросил Данила, кивая на Андрея.

– Живой, – Гридя оглянулся на командира. Он тут же пошутил: – Ему бы жену навестить.

– Мне бы тоже, – сказал Заруба.