Лебединая пара. По Ту Сторону

В чем-то Деймос был прав, конечно. После вчерашнего взять в руки арбалет я смогу еще не скоро. Точнее, висел-то он на спине под наспех накинутой курткой, как и всегда, но стрелять из него я бы пока не решилась. Стоило только об этом подумать, желудок скрутило почти так же сильно, как вчера, и меня едва не стошнило от неловкости. Как вчера.

Хотя лучше бы сегодня, когда никто не видит!

Я ускорила шаг. До границы еще часа полтора топать. Не смотря на конец июня, сегодня было прохладно, и идти было не тяжело. Под небом, скрывая голубизну, равномерно размазалось свинцово-серое, угнетающее своим равнодушием полотно, а ветер за пару минут успел спутать все волосы и кинуть в лицо дорожной пыли. Дождя, по ощущением, быть не должно – разве что поморосит.

Через наш то ли маленький город, то ли большой поселок я шла сегодня длинным путем, но зато по самым тихим улочкам, где почти не приходилось игнорировать перешептывания и насмешливые взгляды, притворяясь глухой и слепой.

Я вышла за черту города и давно знакомой, вытоптанной мной же тропинкой пошла в сторону погранзоны в обход одиноко стоящего охранного поселения, состоящего всего из пары домишек. И те были скорее ради приличия, чем представляли какую-то угрозу, но я все же предпочитала не попадаться им на глаза.

Охранять границу с севера и нужды особой не было.

Уже отсюда за степью был виден Колдовской Лес, раскинувшийся вдоль границ на тысячи километров и отделяющий Эту Сторону от Той. Днем он возвышался угрюмой темной стеной, а к ночи начинал мерцать потусторонними огнями, привораживая в свои заросли самоубийц и идиотов.

Все знали, что заходить в лес нельзя. Что из него не возвращаются, как ни старайся. Проверено опытным путем. Кто или что в нем живет – неизвестно, и особенно суеверные и нелюбопытные даже к степи перед лесом стараются не подходить.

Колдовской Лес официальной наукой считается феноменом, появившемся в следствии войн четырехсотлетней давности, по итогу которых чудища с изнанки мира были то ли изгнаны с человеческих земель, то ли запечатаны с Той Стороны. Собственно, что там – с Той Стороны – никому доподлинно неизвестно. До прошлого десятилетия считалось, что там что-то вроде выжженной магией пустыни, но современная наука допускает появление неизвестных форм жизни. А может даже сохранения старых и позабытых форм жизни, что пугает отнюдь не меньше!

Пугает, но и будоражит воображение, конечно.

Мне с детства лес не давал покоя, и я частенько сбегала, чтобы погулять по границе. Иногда даже с мыслями, что уж в этот обязательно зайду в него. Порой такие мысли крутились в голове как решение всех проблем, и были рождены детской обидой. Что-то вроде: вот пропаду в Колдовском Лесу, и вы все пожалеете, что не любили меня!

И к своему стыду мне до сих пор иногда казалось, что это было бы эффектно и после такого всплакнул бы даже отец. Останавливало меня только то, что на такое представление пришлось бы совсем не эффектно приглашать, иначе никто бы не имел шанса оценить этот отчаянный и драматичный жест!

Чаще всего же обычное любопытство манило зайти хоть шагов на десять и осмотреться.

И однажды я этому любопытству поддалась. Сказать по правде, в тот момент любопытство густо замешалось с обидой и желанием насолить всем своей грустной кончиной.

Это было по-настоящему глупо. В первую очередь потому, что муки совести для членов моей семьи – зверь еще более неведомый, чем твари изнанки, так что верить, что такой перфоманс мог бы их впечатлить – верх наивности!

Приглашать я никого, разумеется, не стала, но записку оставила. Записку, полную обвинений в сторону близких и разбавленную жалостью к себе. За нее сейчас было стыдно даже сильнее, чем за вчерашнее…

«Предсмертное» письмо нашла сестра и отходила меня ремнем по заднице, когда я вернулась живая и здоровая, а на лбу написала: «Трусиха». Так я и ходила весь вечер и все утро, пока отец не разрешил отмыть. А все потому, что настоящий Роттер если уж принял решение, то доводит до конца!

Дурацкую записку тринадцатилетней девочки же оформили в рамку под стекло и повесили над кроватью, чтобы не забывала свой позор и не повторяла ошибок.

Не помогло!

Позорилась я с завидной регулярностью.

Сейчас же я без страха прошла мимо большого камня-указателя в заросли, раздвигая руками ветви.

Пожалуй, тот раз был единственным, когда клеймо «трусиха» я получила совершенно незаслуженно. В лес я тогда все же зашла.

Хотя, технически, это оказался еще не лес, а скорее перелесок, скрывающий собой довольно широкую поляну с довольно глубоким ручьем. Но этот перелесок все же выглядел в свете дня как часть леса, так что, переступая его порог, я искренне верила, что жизнь моя кончена!

Ошибку свою я поняла в тот день только в сумерках, когда магические огни замигали мне угрожающе-приветливо из леса, обвивая стволы деревьев, но… не тех, через которые я успела пройти. Почему же я не продолжила свой путь вглубь леса, а остановилась на грани, если все равно верила, что уже перешла ее?