Лебединая песнь

Достигнув вершин в своей профессии, он, человек очень скромного происхождения, довольно часто общался с герцогами и принцами, причем накоротке, и это всячески тешило его тщеславие. Теперь же, удалившись на покой в этот тихий уголок старой Англии, он ощущал все растущую неудовлетворенность. Ему не хватало аплодисментов, не хватало поклонников, да и соседи признали его далеко не так скоро, как он ожидал. Предложение леди Растонбэри не только польстило ему, но и откровенно обрадовало.

- Сделаю все, что пока еще в моих силах, - с улыбкой пообещал он. - Я, как вы знаете, некоторое время не выступал на публике. Даже учеников не беру. Так, одного-двух, и то в виде одолжения. Но, раз уж сеньор Роскари занемог...

- Это был такой удар! - воскликнула леди Растонбэри.

- Для искусства едва ли, - заметил ее собеседник и подробно пояснил свою мысль: с тех пор как подмостки покинул мосье Эдуард Бреон, ни один театр не видел ни одного мало-мальски приличного баритона.

- Тоску исполняет мадам Незеркофф, - сказала леди Растонбэри. - Я думаю, вы знакомы.

- Никогда не встречались, - ответил Бреон, - Слышал ее раз в Нью-Йорке. Великая певица. Вот у кого есть чувство сцены!

Леди Растонбэри облегченно вздохнула: никогда не знаешь, чего ждать от этих знаменитостей. Тут тебе и ревность, и какие-то нелепые антипатии...

Минут через двадцать оба уже входили в гостиную замка Растонбэри, и хозяйка, победно смеясь, объясняла:

- Я таки уговорила его. Мосье Бреон проявил истинное великодушие. Никогда этого не забуду.

Изголодавшегося по комплиментам француза тут же окружили, воркуя и ахая. В свои почти уже шестьдесят Эдуард Бреон был все еще очень хорош собой: высокий, темноволосый, необыкновенно обаятельный.

- Погодите-ка, - запнулась вдруг леди Растонбэри, - а где же мадам?.. О, вот же она!

Паула Незеркофф не приняла участия в общем ликовании по поводу появления француза, оставшись сидеть в высоком дубовом кресле у камина. Огня в нем, конечно, не было: вечер выдался теплый, и певица даже изредка обмахивалась огромным веером из пальмовых листьев. Она казалась настолько отрешенной, что леди Растонбэри испугалась, не обидела ли ее чем.

- Мосье Бреон, - представила она, подводя гостя к певице. - Уверяет, что вы никогда не встречались прежде.

Неужели же это правда?

Последний раз - почти что картинно - взмахнув веером, Паула Незеркофф отложила его в сторону и протянула французу руку. Тот низко склонился над ней, и с губ примадонны слетел едва слышный вздох.

- Мадам, - сказал Бреон, - мы никогда еще не пели вместе, и виной тому мои годы. Но судьба смилостивилась надо мной, и устранила эту несправедливость.

Паула мягко рассмеялась:

- Вы слишком добры, мосье Бреон. Я преклонялась перед вашим талантом, еще когда была никому не известной скромной певичкой. Ваш Риголетто.., какое мастерство, какое совершенство! Никто не мог сравниться с вами.

- Увы, - ответил Бреон с притворным вздохом, - все это в прошлом. Скарпиа, Риголетто, Радамес... Сколько раз я исполнял их - и никогда больше не буду!

- Будете. Сегодня вечером.

- Вы правы, мадам, я и забыл. Вечером.

- Тоску с вами пели многие, - надменно сказала Незеркофф. - Но не я.

Француз поклонился.

- Это честь для меня, - мягко произнес он. - Большая честь, мадам.

- Здесь требуется не только певица, но и актриса, - вставила леди Растонбэри.

- Да, действительно, - согласился Бреон. - Помню, в Италии, еще совсем юнцом, я набрел в Милане на какой-то богом забытый театр. Билет обошелся мне всего в пару лир, но тем вечером я слушал исполнение не хуже, чем в нью-йоркском Метрополитен. Тоску исполняла совсем еще молоденькая девушка, и пела она как ангел. Никогда не забуду ее "Vissi D'Arte"! Такой чистый, ясный голос... Но вот драматизм - его не хватало.

Незеркофф кивнула.

- Это приходит со временем, - тихо сказала она.

- Да. Эта молоденькая девушка - Бьянка Капелли, так ее, кажется, звали, - я тогда принял участие в ее карьере. Я мог бы устроить ей блестящее будущее, но она была слишком легкомысленна... Слишком.

Он пожал плечами.

- А в чем это проявлялось? - послышался вдруг голос Бланш Эймери, двадцатичетырехлетней дочери леди Растонбэри, худенькой девушки с огромными голубыми глазами.

Француз учтиво повернулся к ней.

- Увы, мадемуазель! Она связалась с каким-то негодяем - бандитом и членом Каморры <Каморра/>- тайное общество, возникшее в Неаполе около 1820 года сначала как политическая организация, впоследствии превратившаяся в криминально-террористическую, широко использовавшая шантаж и убийства для достижения своих целей.>. Потом он попал в руки полиции, его приговорили к смертной казни. Она пришла ко мне и умоляла что-нибудь сделать, чтобы его спасти.

Бланш Эймери не сводила с него завороженных глаз.

- И вы сделали? - выдохнула она.

- Я, мадемуазель? Да что я мог? Я был там всего лишь иностранцем.

- Но, наверное, у вас все же было какое-то влияние? - заметила Незеркофф своим звучным грудным голосом.

- Если даже и было, парень того не стоил. Вот для девушки я что мог сделал.