Девушки смотрели друг другу в глаза.
– Говорите же, Ася, что вы хотели сказать мне?
Длинные ресницы опустились под взглядом Елочки:
– Мне это очень трудно! Прежде чем прибежать к вам, я всю ночь плакала.
Брови Елочки сдвинулись:
– Прошу вас говорить, и говорить прямо – это единственная форма разговора, которую я признаю. Случилось что-нибудь?
– Нет, ничего, а только… – ресницы поднялись и снова опустились.
– Ася, уверяю вас, мне можно сказать все!
Опять поднялись ресницы:
– Видите ли, я ненавижу хищничество… там, где оно появляется, уже нет места ничему прекрасному… Каждый хватает себе, отталкивает другого… Это безобразие!
– Согласна с вами. Но хищничество это лежит в человеке очень глубоко, и формы его очень разнообразны…
– И все одинаково отвратительны, – перебила Ася. – Хватать… Отбивать… Я не хочу, чтобы так было в моей жизни, – она остановилась, точно ей сдавило горло.
– Что ж дальше? – тихо спросила Елочка, уже предугадывая, что последует.
– Дальше? – Ася как будто задохнулась.- Олег Андреевич говорит мне чудесные слова, и я… Мне кажется, что он… мы… Скажите, Олег Андреевич не тот ли офицер, который?… Скажите правду! Если тот – я ему откажу, я отвечу – нет, никогда! Вы спасли ему жизнь, вы узнали его раньше, чем я. Он дорог вам. Я ни за что не хочу отнять у вас… кого-нибудь.
Наступила тишина. Только тикал будильник. В гордой, замкнутой девушке два чувства, как заостренные копья, боролись между собой. Она смотрела мимо Аси в окно. Прошли минуты три, потом четыре…
– Глупый ребенок! – прозвучал вслед за этим ее голос. – Откуда могла вам прийти в голову такая фантазия? Ведь я уже говорила вам раз, что тот, которого я любила, погиб от удара дубины или приклада.
– Да, говорили, но видите ли… Олег Андреевич лежал тоже в
вашей палате, и его тоже все считали погибшим… Могли и вы думать, что он погиб, а он нашелся… В тех строках вашего дневника, которые я прочла еще тридцатого марта, мне уже показалось, что вы о своем любимом говорите уже как о живом – не так, как говорили мне в первый раз. А сегодня ночью мне вдруг пришла мысль: не он ли этот человек?– И опять наступила тишина.
– Не он. Тот, кого я любила, не воскрес. Я ведь неудачница
Ася подняла ресницы, на концах которых дрожали слезинки:
– Вы так суровы со мной… Почему? Не думайте, что я болтаю зря, я в самом деле уйду, если…
В третий раз наступила пауза.
– Так как это не он, то и уходить бессмысленно. Не бередите моих ран. Вам показалось странно, что он из той же палаты? Еще странней было бы, если бы единственный спасшийся оказался как раз «мой».
– Да, в самом деле! Не знаю сама, почему я вдруг вообразила… Извините, Елизавета Георгиевна, что я вас взволновала. Вы так добры со мной и с бабушкой, – худенькие руки протянулись было обнять Елочку, но она отвела их.
– Он уже сделал вам предложение? – спросила она, глядя в пол.
– Нет, – ответила Ася шепотом.
– Говорил, что любит вас?
– Да… вчера мы ездили в Царское Село… Я была счастлива… Так счастлива, в кустах!…
– Не будьте легкомысленны, Ася. Если вы согласитесь выйти за Олега Андреевича, вы обязаны думать не о себе, а о нем. Нет никаких данных, чтобы он доставил вам благополучие и процветание. Не смотрите на жизнь сквозь розовые очки. Его вымышленная фамилия, его анкета, его здоровье… Осложнений может быть множество. Взвесьте, чтобы не упрекать потом – недостойно, по-бабьи. Этот человек очень горд и издерган.
Девушка приложила палец к губам, как будто говоря: «Все это еще под покрывалом феи – не надо слов». Она бросилась Елочке на шею и убежала… От нее пахло свежестью, как от сирени или молодой березки.