Лебединая песня

— Не дом, а крепость! — докладывает Мельников. — Двери и окна на запоре. На стук никто не отвечает. Натан их по-немецки просил открыть, а они затаились, в молчанку играют. Видать, порядок такой. Сволочи, сунуть бы им гранату в печную трубу!..

— Скажи спасибо, что они не пальнули из Двустволки! — усмехается Натан. — Мы кругаля дали — вдруг, думаем, из окон подсматривают.

— Ладно, — решает капитан. — Идите искать груз. Может, попадется «язык». Мы вас ждем тут. Не застанете — ищите в третьем квартале отсюда на восток. Только быстрей — одна нога здесь, другая там. Вернетесь, надо будет отмахать десяток километров. Мы пока перейдем вон в тот сосняк, подальше от опушки. Эти пруссаки могут позвонить в полицию — приходили, мол, стучались двое неизвестных. Ну, ни пуха… Берегитесь засады!

Мельников и Раневский уходят. Где-то за лесом гаснет вечерняя заря. Молча ужинают разведчики — сухари, сало, колбаса, несколько глотков тепловатой, застоявшейся в фляжках воды.

— Сеанса не будет? — спрашивает капитана Зина, кивая на висящую на сосновом сучке зеленую сумку с радиостанцией. — Время подходит.

— Нет, — отвечает Крылатых.

«Хозяину», конечно, не терпится узнать, как прошла десантировка, но капитан пока не решается выходить на связь. Выход в эфир будет тотчас запеленгован слухачами-фрицами и тогда — жди гостей… А группе «Джек» надо дождаться возвращения Мельникова и Раневского.

Томительно тянутся минуты. А ждать надо долго. В полночь зажигается за лесом, тускло мерцает Сатурн.

— Говорит шеф СД в Тильзите! Поиски парашютистов продолжаются… Прошел проливной дождь, и наши лучшие собаки не взяли следа. Всего найдено десять парашютов русских парашютистов-десантников и один грузовой парашют с тюком, в котором обнаружен двухнедельный рацион на десять русских солдат — русские и американские консервы, концентраты в пачках с надписями по-русски, боеприпасы для семи-восьми автоматов ППШ и два комплекта анодных и накальных батарей БАС-60 и БАС-80 для рации типа «Север». Мною установлены два кольца засад и ведется круглосуточное патрулирование всего района. Сильная засада оставлена у тюка. Полагаю, что группа будет обезврежена не позже чем завтра до захода солнца…

Глядя в звездное небо, заложив руки под голову, Крылатых тихо напевает свою любимую песню о верной любви:

Ты меня ждешь
И у детской кроватки не спишь,
И поэтому, знаю, со мной
Ничего не случится…

Стихает ветер. Молчат сосны. Тускло поблескивают в темноте затворы хорошо смазанных автоматов.

— Рассказал бы кто что-нибудь, — предлагает Коля Шпаков, в сотый раз за день поворачиваясь с боку на бок. — Ох, до чего жестка эта прусская земля!

Друзья молча переглядываются в темноте.

— Товарищ капитан, — говорит Аня, — извините — Павел… Расскажите ребятам про войну в этих местах — ну, то, что вы мне рассказывали…

Крылатых сворачивает самокрутку, закуривает, пряча огонь. Пахнет легким табаком «Слава»…

Капитан рассказывает о черных днях августа и сентября 1914 года, о разгроме в ту германскую войну в лесах и болотах Восточной Пруссии, двух царских армий, о кровавом побоище при Танненберге…

— История этого разгрома, — тихо говорит капитан, — нам, добрым молодцам, урок. Царские генералы дали немцам разгромить русские войска, потому что играли словно в поддавки: сами разведку не вели, переговаривались по радио открытым текстом, так что подлинным победителем битвы при Танненберге был радиоперехват…

Аня внимательно, не пропуская ни единого слова, слушает капитана, а в памяти встают вот такие же долгие июльские вечера с величаво-грустными закатами за открытым окошком в родных Полянах под Мосальском. Все девчонки играли в куклы или фантики, а она, Аня, ходила с мальчишками слушать рассказы кузнеца про германскую войну. Кузнец часто вспоминал, как гибли его однополчане, загнанные пулеметным огнем в непроходимые болота, и то ли кажется теперь Ане, то ли в самом деле услышала она тогда впервые эти чуждо и зловеще звучавшие названия: Роминтен, Найдебург, Растенбург. Древней историей казались тогда Ане рассказы кузнеца, а во многих Полянских избах еще не старые женщины говорили: «Мой муж не вернулся с германской…» Могла ли думать она тогда, что и ей, Ане Морозовой, придется с оружием идти по прусской земле, оступаться ночью в старые тридцатилетние окопы и слышать, как звякает под ногой ржавая гильза снаряда, навсегда похоронившего в гиблых Мазурских болотах сверстников ее отца, бородатых родичей из далеких Полян на Смоленщине…

Мельников и Раневский вернулись около четырех утра без груза, но не с пустыми руками. Они привели «языка» — старшего унтер-офицера люфтваффе — со связанными руками и кляпом во рту.

— Дважды чуть не напоролись на засаду, — коротко докладывает Мельников. — Этого прихватили на обратной дороге.

— Сориентировались? — вставая, быстро спрашивает командир.