Лебединая песня

И все же огневая мощь у «Джека» в месте прорыва выше. На этом и строит Шпаков свой расчет, применяя испытанную тактику белорусских партизан. Первым делом он подбирает наиболее выгодное место для прорыва — неглубокий овраг, почти перпендикулярный наступающим цепям, засаженный частыми рядами молодых елок и высокими соснами. Затем ждет, пока парный разведывательный дозор — Мельников и Овчаров — возвращается, высмотрев самое слабое звено в растянутой поперек оврага цепи.

— Лучше всего прорываться левым краем! Разрыв десять метров!

— Приготовиться! — шепчет Шпаков бескровными от волнения губами.

Все ближе и ближе немцы. Вот уже мелькнула за елками фигура с черным, как кочерга, автоматом в оголенных до бицепсов руках… Разведчики лежат клином: впереди Шпаков, за ним Зина, Аня. Слева и справа, прикрывая радисток, по трое разведчиков. Группа похожа сейчас на предельно сжатую стальную пружину.

Аня — бывшая подпольщица, а не партизанка, у нее нет опыта лесных боев. Ее так и подмывает вскочить и бежать сломя голову от смертельной опасности. Но такое бегство — верная смерть, перестреляют, как куропаток. Главное — не терять голову, а то потеряешь ее навсегда…

«Ти-ти-ти-та-та!» — тихо выстукивает Шпаков ногтем по рожку автомата.

Немцы все ближе и ближе… Все тоньше и ненадежнее стена хвойного лапника, отделяющая разведчиков от эсэсовцев. Аня обменивается с друзьями прощальным взглядом. Ведь шансов на удачу немного. И потому в этом быстром взгляде — и дружеское подбадривание, и неизъяснимая тоска. Может, убьют, а может, ранят. Только бы не плен… Аню от нервного возбуждения бросает то в жар, то в холод.

— Вперед! — негромко командует Шпаков.

Нет, на этот раз им не удастся незаметно проскользнуть сквозь поредевшие зубья стального гребня. Вон дернулся автомат в руках эсэсовца, блеснули под кромкой каски белки округлившихся злых глаз… Он валится, срезанный очередью Шпакова…

В неистовую минуту прорыва все решает быстрота и натиск, верный глазомер, стрельба без промаха по мгновенно появляющейся и исчезающей цепи. Девятка клином таранит цепь, стреляя на бегу сразу из семи автоматов и двух пистолетов. Растянутая цепь эсэсовцев не успевает сомкнуться. Смолкает враз стрельба, исчезают «лесные призраки», скорчившись, лежат под елками почти в упор расстрелянные эсэсовцы. Еще не смолкло гулкое эхо в лесу, а потревоженную тишину вновь раскалывает грохот стрельбы. Это эсэсовцы, замыкая цепь, открыли огонь друг по другу…

Всего несколько минут уходит у преследователей на то, чтобы навести порядок, а девятка уже незаметно проскользнула в образовавшиеся две большие бреши в цепях жандармов и гренадеров. В лесу раздаются крики, свистки, парит над кронами сосен вертолет, а Шпаков, перемахнув с группой в другой квартал леса, петляя, заметая следы, подбирает для «Джека» новое «лежбище». Аня падает на землю, глотая ртом воздух, прижимая руку с пистолетом к груди, в которой бешено колотится сердце.

Мельников лежа меняет диск в автомате. По распаленному лицу струится пот.

— А против молодца эсэсовец и сам овца! — шепчет он, тяжело дыша, и на мокрых от пота губах неожиданно вспыхивает улыбка, ликующая улыбка воина, только что обманувшего смерть.

Разъяренные эсэсовцы поворачиваются кругом и снова идут цепью. Час уходит у них на то, чтобы прочесать два соседних квартала. Затем черная цепь снова слепо надвигается на разведчиков. Эсэсовцы прижимают группу к шоссе. К счастью, это не то шоссе» вдоль которого занял оборону главный заслон. План «охоты на куропаток» уже сорван, но и эта дорога оцеплена и простреливается пулеметным огнем. Шпаков, однако, отлично знает тактику карателей еще по партизанским боям в белорусских лесах. Он и не думает о прорыве через шоссе. Когда в хвое над головой начинают щелкать разрывные, «Джек» вторично и вновь без потерь таранит наступающую черномундирную цепь и снова пропадает в лесу.

К восьми вечера, перед самым заходом солнца, эсэсовцы тесным кольцом окружают измотанных разведчиков. За ними — гренадеры и жандармы. Но сжать кольцо им не удается. Теперь все решают минуты. «Джек», заняв круговую оборону в яме на месте вывороченной бурей сосны, с отчаянным мужеством дотемна отбивается гранатами, отстреливается, экономя каждый патрон, а затем, собрав последние силы, в третий раз, ведя разящий огонь, с разбегу прорывает оцепление и бесследно пропадает в ночи.

На первом привале Ваня Мельников, вслепую перезаряжая в темноте автоматный рожок, говорит, тяжело дыша:

— Жаркий выдался денек! Здорово поиграли с фрицами в кошки-мышки. Зато уж отоспимся всласть…

— Пойдешь на «железку»! — жестко говорит Шпаков, ощупывая разодранный острым суком рукав.

— Что?! — удивляется Мельников. — Да убей — не пойду! Нема дурных!..

Если бы Шпаков пригрозил Мельникову, стал хвататься за оружие, Мельников уперся бы, стоял на своем. Но Шпаков только сказал тихо:

— Спи. Тогда пойду я!

— Возьмите меня с собой! — подает голос Аня. Но ей никто не отвечает.

Мельников молчит, сердито посапывая.

Из-за туч ненадолго выглядывает полная луна.

— Ладно, Коля! Извини… Нервы… Когда идти?..