Лечение творчеством

Как видно, из текста каждый пациент «вычерпывает» «то» и «так», что характерно для его сложившейся личности. Пациенты выражают разное отношение к человеческому страданию через характеристику героини рассказа: в первом случае – потребительское (и имени-то героине не дал подросток); во втором – восторженно-светлое («Живые мощи поют!»); в третьем, у подростка из детского дома, – теплое, почти родственное. Воспитанница детского дома называет Лукерью уменьшительно-ласкательно «Луша». Именно она, 15-летняя С.Т., единственная из всех наших пациентов, провела логическое сопоставление, обратив внимание на причину заикания:

«Может, и у заикающихся сходна причина болезни. Упав с крыльца, или еще откуда-нибудь, они теряют способность говорить».

Умение слышать чужое страдание и склонность к диагностированию (в данном случае определен диагноз травматического заикания) явно свидетельствовали о наличии у С.Т. потенциальной способности к врачеванию. И действительно, окончив школу, девочка успешно поступила в медицинский институт.

Анализы библиотерапии дают ценный проективный материал для будущей работы психотерапевта. Так, например, некоторые пациенты пишут:

«Хочется верить, что, заснув в гипнозе, мы проснемся здоровыми и незаикающимися» (из анализа романа Д. Дюморье «Трильби» – О.И., 27 лет).

«Если бы мне поставили, наладили саму функцию речи, я был бы счастлив» (из анализа пьесы Б. Шоу «Пигмалион» – К.Л., 30 лет).

«Я, как больной, надеюсь, что Ваше сострадание будет активным, принесет мне радость полноценной жизни» (из анализа повести С. Цвейга «Нетерпение сердца» – М.Р., 25 лет).

Приведенные высказывания особенно интересны потому, что они согласуются с данными, полученными по тесту Розенцвейга. Во всех случаях преобладают реакции пациентов типа «выход из трудной ситуации за счет другого». Так, наши исследования подтверждают, что, начиная чтение предложенных произведений, пациенты надеются в будущем лечении только на психотерапевта. Следующая «порция» книг и тестов представляет для них значительную трудность с психологической точки зрения, поскольку ставится задача найти в текстах путь выхода из ситуации самим больным. Иначе говоря, мы пытаемся заинтересовать их такими произведениями, которые стимулируют к действию. Одновременно предлагается потребностно-мотивационный тест, составленный нами на основе работ П.В. Симонова, диагностирующий готовность к работе в группе и опосредованно «подсказывающий» необходимость конкретного действия (Симонов, Ершов, 1984, с. 160). Однако нарастание психологической трудности остается незамеченным для пациента, который, согласно принципу интрагенности нашей методики, уже включен в сам процесс выполнения задания. Центральными произведениями этой порции книг являются роман «Я умею прыгать через лужи» А. Маршалла и повесть П. Вежинова «Барьер».

Настрой больных на преодоление трудностей существенно облегчает дальнейшую работу психотерапевта и подготавливает его к стратегии и тактике индивидуального подхода к пациентам:

«Так что, милый Алан, ты вселяешь надежду в больных, но не бесплодную… а через боль, через “не могу”» (Г.И., 22 года).

Как видно из приведенных слов, больной уже внутренне готов идти через «не могу». Но этого еще недостаточно.

«Дело даже не в силе воли, – продолжает Г.И., – а в моральном здоровье, потому что если имеешь сильные реальные препятствия и даже не думаешь о них – это и есть моральное здоровье».

Появилось слово, которого мы ждали и вызывали у пациента всей системой заданий нарастающей сложности. Сам не подозревая, больной дает путеводную нить предстоящей работы: вернуть ему моральное здоровье! Это мы и считаем началом лечебного перевоспитания.

«До чтения “Барьера” я ограничивал себе цели и задачи, однако теперь лед тронулся и “барьер” буду стараться перепрыгнуть» (С.А., 22 года).