Лечение водой

«А маэстро правда попросил за меня? Когда он это сделал? В самом начале – когда жюри стало рассматривать работы? Да, логично… Но дальше-то… он уже им ничего не говорил, не отменял. А ведь повод был – я ведь Ире не сразу стал звонить…

Да, наверное».

Но снова этот страх – все заклинилось надеждой. Или… «Неужели не получится? Не может этого быть!» Но Костю как придавил огромный, многотонный механизм, который он должен одолеть – чтоб пробиться к славе, взойти на Олимп…

«И Уртицкий плетет, плетет…»

Левашов ходит по комнате – он словно старается преодолеть муть, сознанием – это как что-то рассмотреть на потолке, но тихонько-быстро следует тент – по потолку, по потолку – и все накрывает… И так унизительно от этого!

«Бездарь, бездарь Уртицкий! Да как он смеет лезть в мою личную жизнь, ублюдок!»

…Потом Костя продолжает вертеть в уме фразу: «Посмотрим, что вы скажете… но это же значит Молдунов обо всем предупрежден у него договоренность с Уртицким что он ничего не должен говорить напрямую – он и не сказал.

Но как именно Молдунов и Уртицкий договорились? Что именно маэстро сказал ему?..»

Костя останавливается возле серванта. Что Уртицкий сказал Молдунову?

Тотчас в ошпаренном мозге вдруг разом складывается новый вариант (как два влажно клейких пика сошло-о-ось!) Он представляет: Уртицкий пришел домой к Молдунову, с коньячком, морщится, жеманится (это его стиль), потихоньку услужливо говорит: «Вот, у меня есть один студиец, все-таки свой человек, можно ли напечатать его роман?»

«И это так разозлило Молдунова…

роман? Печатать?! В нашем журнале – такого молодого автора?!

поэтому он так натужно посапывал. Его, конечно, умаслили но все равно он не может не озвучить свои… претензии. (Молдунов надувается, выставляет вперед пузо). Он же сам в этом понимает, посмотрите на него!..

Бездарь, бездарь, старая бездарь, которая просто занимает место…..

…………………………………………………………………………»

Костя идет на кухню – готовить себе чай.

«Работать работать опять буду работать всю ночь… нет, не могу, не могу!»

Боже, какая апатия и жаркое изнурение! «Кофе! Пить кофе? – нет, не поможет, он знает: – только будет затык, затык в мозге и заснуть, заснуть не смогу и работать тоже – опять не смогу ничего делать – чай, чай, нужно чай пить!»

Обычная кухня, довольно тесная, бельевые веревки над пасмурным, темным окном… «когда мать успела снять белье? Опять заругает меня – не помог ей…»

Только сейчас приходит это в голову, а ведь белье снято уже… день назад?

«Не знаю не знаю…»

Он ставит электрический чайник, включает…

«Чай поможет – надо прийти в кондицию, в кондицию, взбодриться но чтобы и голову прояснить, прояснить…»

Он знает, прекрасно знает, что сядет работать рано или поздно – просто нужно, чтоб изнурение переключилось в оживление, в бодрость! Это случится обязательно.

Тесная кухня – два стола и все заставлено солонками и кофейными банками.

Потом Костя смотрит на греющийся чайник – «Нет, наверное, было как-то еще! Уртицкий просто пришел в редакцию журнала и сказал что надо печатать это его студиец талантливый – такой роман написал! – «если вы не хотите брать, беру я, я буду продвигать его!»

Поэтому Молдунов говорил из такого потесненного положения! Договорились с теми, кто выше него в журнале.

Да, и получается, он не знает об игре, которую втихаря затеял Уртицкий».

Опять у Кости мысль – позвонить Молдунову и все рассказать. Тот не в курсе всей игры – это очевидно.

И Левашов тотчас представляет, как Молдунов (после, на какой-то литературной сходке) отводит в сторонку Уртицкого… и своим басистым уверенным голосом говорит: «Так, у нас с вами будет разговор Владимир Михайлович».

«И тогда мой роман просочится! Напечатают как бы в наказание Уртицкому – за его козни».

Нет, не получится. Опять у Левашова этот страх – и что Уртицкий так уверенно и нагло все контролирует. Мы там готовили один текст к публикации, который так и не вышел, – он слишком уверенно и нагло это сказал. Все нервы у Кости натянулись в душе-е-е-е!..

Значит… «Уртицкого проучат, но мой роман не напечатают… Я должен рассказать Молдунову просто так? Какой тогда мне с этого толк?..» – опять блокировка.

«Не могу, не могу ничего сделать!»

Да Костя и слишком плохо знает его.

«И если я только позвоню… я сразу опять только узнаю…»

Он понимает, что не может переступить через эту черту. Лучше сидеть в неизвестности. Барьеры намеков сковали намертво.

Уртицкий все так ловко сделал, все высчитал…