Левашов совершенно не ожидал его услышать. «Оно же неискреннее… неискренне, получается… она утаивает от меня. Держит при себе… ну а как еще? Что ей, признаваться мне в любви, что ли?..»
И опять…
«Меня совершенно не влечет к ней. Никакого влечения. Ноль. Это как будто жжение, быстро сходящее на нет. Трепет замер. Будто она и не девушка… Друг».
Но какая теплая поддержка! Просто никогда не было такой теплоты и так хорошо ему с Олей!..
Костя лежит. Раскинул руки.
«Меня совершенно не влечет… я ничего не хочу.
Отношения? Но… а что если что-то произойдет? Опять – ведь я столько раз уже обманывался! Да я ведь и сказал Оле, что не любил девушек, с которыми встречался – не шибко хорошее начало… для отношений?»
«И я собирался сказать ей… насчет своей матери! Как издевался над ней, когда мы… я ничего не сказал… О Боже, как странно! Как странно Оля ответила!
…И тут вдруг дверь в комнату отворяется, входит мать и, подойдя к кровати, резко спрашивает у Кости:
– С кем ты сейчас разговаривал по телефону?
– Я…
Левашов чуть приподнимается, но она встает так, будто старается преградить дорогу.
– Я вот услышала, что ты говорил…
– Что? – у него дергается левое плечо. Он смотрит на свою мать; широко открытыми глазами. Он знает, в них мелькают блаженные, нервные искорки.
– Я же не прислушиваюсь – я просто случайно услышала из своей комнаты. Как ты можешь так себя не любить, называть себя плохим человеком! Какой-то бездарь над ним издевается, а он еще будет себя упрекать. – Мать говорит очень презрительно сощурившись. – Он же теперь тебя специально заклюет и назло сделает, чтоб ты никуда не попал – раз ты у него раскрылся!
– Я знаю его уже много лет.
– Тем более же говорю, что назло сделает! – опять повторяет мать; и потом опять то же: – Как ты себя не любишь, Костечка, Боже мой! – и копирует наигранно:
Он устало сморщивается:
– Послушай, я…
– С кем ты разговаривал?
– С тем, кому можно доверять и кто никогда не предаст, – что-то странное подвигается в его груди. Будто это не так, а ведь он знает – Оля ничего не расскажет.
– Ну да, конечно, у тебя всем можно доверять. Всем верить, но ты всегда почему-то оказываешься в дураках… Я тебе еще раз повторяю, что этот твой Уртицкий – он влез когда-то, тварь, и теперь будет измываться. И ты запомни, что такие, как он – всегда правят.
– Послушай, по поводу него – да. Но все остальное… я здесь не согласен, я…
– Чего ты не согласен? Тебе еще мало?
Пауза.
– Ты со своей знакомой, что ли, этой новой общался?
– Да.
Тут вдруг мать слегка застывает.
– Ну да, наверное, она действительно ничего, раз сама тебе звонит, – и после тотчас почему-то быстро выходит из комнаты.
Костя смотрит на захлопнувшуюся дверь… опять откидывается на подушку. Этот Олин вопрос:
Все это ерунда! Остановись, стоп!! Все хорошо!»
Окончание разговора – Олин вдох… «Почему он был таким пораженным? Нет, в нем было и еще что-то… Да, конечно, мы просто общаемся, но разве это совсем так нелогично, так поразительно – что я это сказал? Ну сказал: «полюбишь» – какая стеснительная деточка!
Да. Стеснительная деточка – именно так».
«И сразу видна ее чистота за этим вдохом, чистота! Это… выходит, само слово любовь вызывает у нее такой трепет!.. Но все же… странно… Этот вдох какой-то… будто на само слово любовь, да!..
Я, я ее интересую! Она рассталась с Меркаловым – именно я ее всегда интересовал!» Опять, опять в Косте эти капли крайнего торжества, тройного мужского превосходства – это ведь над Меркаловым, который считает его ребенком! «Я ей нравлюсь, я! А не Игорь». Втайне Левашову гордо, невероятно самолюбиво! поверить в это.
И все же она была с Меркаловым… нет-нет, это совершенно неважно, ведь теперь…