Лечение водой

– То, что я должен был бы сделать к Левченко… Если я знаю и доверяю человеку, то так будет всегда. Значит, он не совершит ни одного дурного поступка. Если бы совершил – я знал бы это сразу же. А поскольку не знаю – не будет и дурных поступков.

И вдруг Косте становится так глупо-забавно внутри… почему-то. «Я будто тешусь блажью… будто говорю галиматью. И все так обо мне подумают, если кто услышит. И еще – что я свихнулся. И я это подтвержу своим смехом… И даже мои собственные ощущения… будто я действительно говорю глупость и чушь. А на самом деле – я чую шкурой! – что все это серьезно! И это для всех людей, всем людям пригодится – действительно так! Что все это когда-то изменит мир. Это правда… Я просто это зна-ю…»

И Косте так хорошо с Олей, ему даже хочется произнести все вслух, от начала до конца. «А еще я как бы играю с ней, и мне это нравится. Просвещая своими высокими мыслями…»

– Выходит, ко всем нужно хорошо относиться?.. – спрашивает она тем временем. И снова в ее голосе нотки негодования.

– Да я не совсем об этом, Оль…

– И к Уртицкому тоже?

– Ха-ха-ха-ха!!.. – Костя, заслышав, хохочет почти истерически; и не может, не может остановиться. – Нет, к Уртицкому никогда! – с трудом произносит сквозь смех; потом все продолжает хохотать…

Вдруг останавливается.

– Слушай, ну извини меня, – говорит от всего сердца.

– За что? – по-детски удивленно произносит Оля.

– Э-э… я не знаю… я просто в таком состоянии… ты не представляешь… Господи, какой прохвост, Уртицкий! Вот прохвост, прохвост, не могу! – он уже опять повторяет кисло наморщившись, – Нет, ты представляешь, да? Ты только вдумайся все-таки! Левченко клялся, божился, что не продаст – и тут же продал. Ну это же надо вообще! Ты представляешь, да? Ты только вдумайся!

На самом деле, Левашов чувствует, что с ним, по сути дела, еще никогда такого не было.

– Да. Я понимаю все. Вот теперь я вижу, что ты пришел в себя.

– Да уж, пришел… Как думаешь… теперь все накрылось, да?

– Ну… я не знаю, если ты говоришь, Уртицкий уже дал ход делу. Тебе ведь позвонили из премии…

– Слушай, а ведь ты права!.. Ты права! Действительно ведь мне позвонили и все сказали, так что все все равно будет хорошо! Слушай… знаешь, а я, наверное, и впрямь эгоист и плохой человек. Как Уртицкий говорит. По-настоящему. Я ведь сейчас должен был бы переживать, сокрушаться… ну, о том, что отношения рушатся… я ведь так давно его знаю. И в этих отношениях было много хорошего. Он ведь научил меня всему, понимаешь? А мне теперь абсолютно плевать. Правда, Оль. Я щас только о том думаю, чтоб рукопись в журнале прошла и чтоб премию дали. Чтоб он мне не напакостил… н-да. Вот так. Действительно я плохой человек.

Он думает, она станет противоречить, говорить, что он не такой, но… Оля молчит.

– Послушай… – произносит он после слегка… растянутой паузы. – То, что я написал тебе в смс…

– В сегодняшнем…

– Да. Из электрички… – он будто подбирает слова. – О том, что я, наверное, больше не буду ходить к Уртицкому… да, я, наверное… так и сделаю.

– А чего так?

Костя сразу чувствует за этим вопросом: «ведь все знают, ты столько работаешь, пишешь, и как для тебя важно – посещать занятия; как ты привязан душой». Поэтому Оля переспрашивает и «допытывается».

«…И поэтому же Уртицкий так обнаглел за все годы».

– А ты считаешь, там надо появляться? Ты же написала мне…

– Да. Что понимаю тебя. Но ты действительно хочешь прекратить ходить? Может все-таки…

Пытливая деточка. У нее маленькие губки.

– Подождать? Пока объявят результаты премии и из журнала придет ответ?

– Если ты уверен, что он уже не может напакостить, забрать свою рекомендацию, то, наверное, и не ходи.

– Да, наверное.

«Если у Уртицкого еще осталась лазейка нагадить, все завернуть, он теперь так или иначе это сделает, – отвечает себе болевой укол Костя. – После такого циркового представления!.. Конечно – что бы я дальше ни делал… А я ничего и не смогу теперь сделать».

– Да… Но все-таки, может, ты права. Надо, наверное, все-таки показываться на глаза…

– Я хочу, чтоб ты сам принял решение.

– А ты будешь появляться у Уртицкого?

– Нет.

– Почему?

– Ну понимаешь… это совершено неинтересно, – говорит Оля. – Я просто, чем дальше туда хожу… как проходит сам семинар. Совсем неинтересно. И скучно. Я сейчас новую повесть пишу… Но в студии, понимаешь, там настолько неинтересно, что я просто… я не хочу туда ходить в общем… Слушай, посмотришь мою повесть, как допишу?

– Хорошо, конечно. И опять подредактирую, если нужно.

– Спасибо огромное. Но мне еще долго ее делать, я думаю.

«Ей неинтересно – причем это здесь?» – думает, между тем, Левашов. И он вспоминает ее лицо – как она молчаливо щерилась от ярости – каждый раз, когда Уртицкий булькал, «стряхивая» воображаемую слизь.

«Неинтересно?»

Но Оля произнесла это слово так убежденно…

Он сбит с толку, слегка…

– Я э-э… знаешь, и сам собираюсь работать над «Городом заката». Наверное, мне уж и все равно, завернет Уртицкий в премии или нет.

– Да? – удивленно спрашивает Оля.

Дождемся результата, ладно? Она тогда поставила доброе условие.