Лечить нельзя помиловать (СИ)

— Нет! — На последнем импульсе обалдуй оттолкнул мои руки. — Я не даю согласия! Запрещаю!

— Закрой рот, — кончики пальцев закололо от гнева и встрепенувшегося таланта. — Молчи и живи.

Но вопреки ожиданиям, божественный дар не спешил вырываться на свободу, прислушиваясь к недовольству пациента. Внезапно плоть под моими руками нестерпимо нагрелась… И запахло горелым мясом!

— Поль! — Что есть мочи завопила я, отнимая почти обожженные руки. — Тебе нельзя так рано!..

Языки пламени, заплясавшие в районе желудка, распустились огненной розой, вынуждая курсанта гореть заживо. Тлеющие обрывки формы разлетались в стороны, подхваченные выпущенной от горения энергией. От треска нагревшихся костей и лопающихся сухожилий мне хотелось зажать уши руками, но они уже зажимали нос — тошнотворный запах горелой плоти стремился свести очевидцев с ума.

Так нельзя. Не здесь, не сейчас!..

Уберегая нас от ожогов, эрл Клод с силой стиснул мои плечи в объятиях, приподымая и оттаскивая на несколько шагов назад. Спасительное чувство защищенности и абсолютная боль от собственной бесполезности. Почему я не смогла его сберечь?

— Тараканов запасите, — призрачная улыбка исчезла за пламенными всполохами, к которым примешалось амбре горящих волос. — Рыжих, жирных.

Последняя воля — закон, как говорится на Земле. Через несколько мгновений пламя утихло, осыпавшись шорохом сгоревшего мундира. Вытерев злые слёзы, я сделала несмелый шаг вперёд и легонько подула на пожарище. В куче пепла белела скорлупа большого птичьего яйца.

Глава 41

— Не уберегла, — плечи содрогались в глухих рыданиях, прижимая к себе огромное круглое нечто. — Не спасла!

Нечто тихо покачивалось на руках, выражая молчаливое согласие. Из-под сероватой скорлупы не доносилось ни звука, поэтому ныть можно совершенно беспрепятственно, с размахом и от души. А самое волшебное — сидящий внутри зародыш даже не может заткнуть уши, избегая тоскливых подвываний бездарной лекарки. Концерт по заявкам!

— Будет вам, — эрл Клод ласково вытер моё опухшее мокрое лицо и даже не вздрогнул. Карательное окультуривание не произвело на него должного впечатления. — Ничего страшного не произошло.

Уголки губ некрасиво разъехались в разные стороны, выдавая нечленораздельный звук «Ы-ы-ы-а-а-а!», и новый поток слёз хлынул с двойным усердием. Бесстыдно уткнувшись в ворот рубашки, я демонстративно провела мокрым носом по чужой ткани и зарыдала ещё горше. Горе у меня, апатия, беда.

Неделю в командировке, а уже два происшествия на участке. За такое лишают премии и строго выговаривают по заднице, чтобы впредь было неповадно терять пациентов. Как я людям в глаза посмотрю? Уходили полным составом, а вернемся с раненым и яичницей. Или не вернемся, если к утру охотники-курсанты оголодают. А что? Есть же допустимый процент боевых потерь, а в холодильнике ни крошки еды — всё подъели к завтрашнему отъезду. Хм-хм.

— Так, отдайте-ка солдата, — решительно пресёк Алеон, забирая у меня завтрак. Яйцо облегченно выдохнуло. — Его нужно переправить в столичный роддом.

— Не нужно, я сама его вынесу.

— Боюсь, он этого не вынесет, — с чуть мрачноватой ухмылкой заключил капитан. Плюнул и толкнул зародыш в угол. — Идите сюда, горе моё плакучее.

Страдать в объятиях оказалось куда приятнее, чем в одиночестве. Поднявшись к себе, я первым делом сползла на пол и дала волю эмоциям, проклиная тот день и час, когда привязалась ещё к одному пациенту. Да настолько, что чуть снова не пошла на сделку с богами. Для недавно переродившегося Поля новое самосожжение стало опасной авантюрой, имеющей риски кончиться печально. Однако размеры яйца, цвет скорлупы, толщина и недовольный жилец, видимый на просвет, соответствовали норме. Через неделю оболочка треснет, и на свет появится птенец размером с некрупного петуха и мозгом… под стать. Ещё неделю глупая птица будет бегать в перьях, клюя зерно и мозг нянечке (в моем лице), а потом вспомнит как менять облик.

— Какое по счету перерождение?

— Третье, — я плебейски шмыгнула носом. — Без подготовки, без показаний… Какой же он дурак!

Его Гвардейшество добродушно приподнял брови и, рассмеявшись, подтянул меня к себе поближе, халатом собирая пыль.

Два часа ночи, перевозбужденные курсанты дрыхнут без задних ног, получив умиротворяющим перстом в лоб, коим я их успешно перекрестила. Смысла никто не понял, но все дружно отрубились до утра, включая раненого и задержанного. Последний — подлец, трус и негодяй — сидел в подвале, прикованный слоновьей цепью к стене и под мощной дозой общей анестезии, вдобавок напрочь парализованный. Завтра его отконвоируют в городскую тюрьму к остальным фигурантам беспрецедентно-нахального дела.

— Чуяло моё сердце неладное! Как знала, ожидала подлянки и… Зачем вы сняли с меня халат?

— Он испачкался, — невозмутимо ответил Алеон, собирая в пучок мои растрепавшиеся волосы.

А как я оказалась на капитанских коленях? Не суть, тепло, и ладно.