Лед

— Ты отлично сыграл в последних двух матчах, — говорит он. Лемье кивает. Патрик видит, что по правой руке, от локтя до лопатки форварда тянется наполовину вживленная в плоть серебряная цепь в палец толщиной, у локтя уходящая в тонкую титановую трубку, под прямым углом вживленную в сустав. Потемневшее серебро цепи было сплошь покрыто мелкими рунами, от места вживления расходились десятки мелких шрамов.

— Ты помнишь, как стал рекрутом? — спрашивает Руа. До этого они еще ни разу не разговаривали, что, учитывая небольшой срок пребывания Лемье в команде, было не то чтобы удивительно. Лемье снова кивает.

— А до этого? Ты помнишь, кем был до этого?

Форвард поворачивается к нему. Взгляд серых глаз пугающе пуст.

— Помню, — произносит он. — Я был хоккеистом в юниорской лиге. Работал на заводе с отцом. Делали стальные детали на станках. Это было хорошее время. Я много работал и много тренировался. Утром катался на коньках в заливе, потом шел на работу, потом возвращался и снова шел на каток — тренироваться со своей командой.

— И как ты стал рекрутом?

Лемье снова посмотрел на него — тяжелый, блеклый взгляд было трудно выдержать. Патрику от него стало не по себе, словно, заглянув в бездну ночного неба, он вдруг понял, что эта бездна сама смотрит на него. Словно чудовище, с которым он так долго сражался внутри себя, вдруг встало перед ним во плоти. И это воплощение вдруг показало ему саму суть этой борьбы: тот, кто сражается с монстрами, пусть остерегается сам стать монстром, но тот, кто сражается с монстром в себе, может осознать эту борьбу, лишь узрев монстра вне себя.

— Я тогда выиграл свой первый юношеский чемпионат. Каждому из нас выдали кольцо с гравировкой года нашей победы и титула, который мы завоевали. Я очень гордился этим кольцом и почти не снимал его — даже на заводе, хотя правила запрещали операторам станков носить кольца. Однажды, работая в ночную смену, я случайно поднес руку слишком близко к валу, край резца зацепил кольцо, растянул и стал наматывать его на вал. Кольцо разрубило мне палец по суставу и вырвало сухожилие до самого локтя. Меня зашили, но сказали, что с рукой теперь будут проблемы. И что с хоккеем придется завязать.

Он замолчал. Патрик не стал его торопить. Спустя несколько секунд Лемье заговорил снова:

— Тогда тренер моей команды предложил отцу вариант, по которому меня устроят в НХЛ, к тому же, заплатив семье солидный гонорар. Отец согласился.

Патрик молчал. История казалась странной. Травма руки — слабое основание для карьеры рекрута. Променять долгую жизнь нормального человека на десять лет хоккейной карьеры? Или сеьме Клода не рассказали о последствиях?

— Руку мне исправили, добавили еще кое-что и отправили в тренировочный лагерь. Меня даже выпустили на несколько игр, но руководство клуба меня не одобрило. Я вернулся в клинику, где мной снова занялись скульпторы. Потом все повторилось. Теперь я полноценный игрок, полезный клубу.

Руа неуверенно кивнул. Лемье не нужно было знать подробностей, но со стороны они были вполне очевидны: дело было не в физических способностях Клода. Дело было в том, что Лемье не был рекрутом таким, каким должен был быть. И его «исправили», попросту выдрав из его души все, что мешало молодому парню стать по-настоящему «полезным клубу».

А не было ли так и с остальными? Действительно ли души их были повреждены? Или же это была только ложь, которой прикрывалось создание послушных, надежных игроков, которых можно без проблем списать, когда подойдет к концу срок их службы?

Лемье закрыл краны, методично обтерся и вышел из душа. Патрик стоял неподвижно, чувствуя, как горячая вода щекочет ткань шрамов, нагревает уходящие в плоть стяжки. Собственное тело внезапно стало неудобным и тесным, как чужая одежда.

* * *

«Монреаль Варлокс» — «Хартфорд Вэйлерс», финал Атлантического Дивизиона Конференции Принца Уэльского, седьмая игра серии. Апрель, 29-е

Сегодня все решится. Сегодня напряженное, противоестественное равновесие, которое сохраняется уже целых десять дней, будет окончательно и бесповоротно нарушено. Колеблющиеся чаши весов совершат свое последнее движение, и одна команда уйдет со сцены, а другая — двинется дальше, к новой битве.

Два периода уже позади и третий окончится всего через пару минут. Счет равный, обе команды смогли забить всего по одной шайбе. Такой результат не удивляет — и китобои и варлоки предпочитают осторожность риску, и потому что плата за риск — поражение, и потому, что такую цену уже довелось уплатить и Хартфрду, и Монреалю. Три победы одного — это три поражения другого и в этом они равны.