Лед

Осторожная позиционная борьба, кажется, должна пойти на пользу «Варлокс» — на их стороне духи Форума и вся мощь худду-операторов и инженеров. Но «Вейлерс» держаться уверенно, каждая их атака имеет шанс на успех, и это не результат случайности, скорее случайность — истинная причина того, что ворота Руа все еще остаются нетронутыми на протяжении двух периодов.

В ушах бешено стучит пульс, глаза подернуты туманом. Тело действует само, мозг плавает в мутном колдовском вареве. Что происходит? Такого с Патриком никогда раньше не случалось. Игроки перед воротами смазались, превратившись в мутные цветные пятна, варлоки — темные, китобои — светлые.

Руа трясет головой, пытаясь вернуть чувствам остроту — бесполезно. Шум в ушах становится только громче, от резких движений перед глазами плывут розовые кляксы. Тревожная вибрация имплантатов едва пробивается сквозь вату оцепенения.

«Тебя пробили операторы „Вейлерс“, — меланхолично сообщает внутренний голос. — Теперь тебе конец. Следующий удар войдет все равно, что в пустые ворота.»

«Не торопи события, — возражает ему Патрик, — Этот удар еще надо сделать.»

«Они его сделают, можешь даже не сомневаться».

«Судьи заметят неразрешенное вмешательство и остановят игру», — возражает Руа. Кажется, кто-то внутри тихо смеется:

«Заметят? Неужели ты думаешь, что китобои пошли бы на такое, если был бы хоть малейший шанс, что это заметят? Тебя слили Руа. Ты проиграл.»

«Последнее время я это часто слышу.»

«Значит, рано или поздно услышанное станет увиденным, разве нет?»

«Нет.»

Требуется невероятное усилие, чтобы заставить взгляд сфокусироваться на шайбе. Ускользающее, размытое пятно ее, мечется от одного края площадки к другому, мелькает между игроками, которые внезапно кажутся такими медлительными и неповоротливыми. Руа видит, как один из них, в светлой форме, ловит ее на крюк и бросается вперед — резко и в то же время плавно, как будто движется сквозь толщу воды, преодолевая сильное течение. Он выходит на острый угол поднимает клюшку, бьет…

Шайба вспыхивает красным, как раскаленный уголь, отрываясь ото льда. Ее полет кажется медленным и величественным, а движение Руа — неуклюжим и запаздывающим.

«Ты проиграл. До конца периода осталось тридцать секунд.»

Шайба с гулким, утробным звоном ударяется в штангу, но продолжает двигаться к красной линии, стремясь упокоиться во внутренности ворот. Безумно вращаясь, она описывает пологую дугу, обоходя вратаря. Патрик подается вперед, шайба врезается ему в грудь, в месте рикошета отчего-то становится горячо. Огненный шар уходит в сторону поля, прямо к игроку, готовому нанести еще один удар. Удар, который уже не отразишь.

Руа подается вперед и вниз, покидая свой пятачок, выбросив вперед руку с ловушкой. Они встречаются одновременно — шайба, клюшка и перчатка. Глухой удар отбрасывает руку в сторону, но это никак не поможет нападающему. Руа падает на лед, подтягивает руку под себя, чувствуя, как по ней бьет клюшка — раз, второй, третий. Шайба жжет ладонь даже сквозь кожу и набивку перчатки, дрожит, пытаясь вырваться. Отчаянный визг свистка раздается, когда ловушка, наконец, ложится на лед, прижатая к груди вратаря. В голове взрывается сверхновая, изгоняя колдовской дурман, прочищая сознание. Патрика подхватывают, ставят на ноги, хлопают по плечам, кричат в лицо, но слова их тонут в реве трибун. Форум стоя приветствует его, десять тысяч человек неистовствуют и волна их восторга с головой накрывает Руа на мгновение оглушая и ослепляя. Когда крики утихают, он возвращает шайбу рефери и снова становится в рамку. Тридцать секунд. Тридцать секунд, а потом — овертайм…

Спустя пять минут Лемье стремительно проходит синюю и красную линии, огибает ворота китобоев и вбивает шайбу четко под штангу, вытянув руку с клюшкой так, что сам еще остается за створкой ворот. Все происходит так быстро, что вратарь «Вейлерс» едва успевает рвануться в сторону шайбы. Он кажется оглохшим от рева сирены и воплей фанатов, но на него никто не смотрит. Лемье тут же обступают другие варлоки, чествуя бомбардира, принесшего команде победу. Победу в финале Дивизиона.

Руа тоже подъезжает к Лемье — чуть позже, когда остальные уже отошли и кружат по льду, принимая овации трибун. Он кладет руку на плечо форварду, наклоняется вперед, слегка ударив шлемом в шлем.

— Теперь «Нью-Йорк Сейджес», — произносит он. — Если ты и им забьешь такой же гол, я отдам тебе свой лучший оберег.

— Зачем? — спрашивает Лемье без интереса.

— Потому что мне он скоро будет не нужен.

* * *

Апрель, 4-е, 12:20

Джастифай несколько раз чиркнул спичкой о терку. Сера шипела, трещала, но загораться не желала. Сломав одну спичку, негр достал следующую. Процесс повторился почти полностью. Только на третьей ему удалось прикурить. Толстая сигара затлела на конце, выпустив из себя клубы густого, пряного дыма.

— Зачем ты куришь? — поинтересовался Патрик. Джастифай пожал плечами: