Дело в том, что в противостоянии двух самцов появился новый элемент. Леди, до сих пор с истинно женским смирением ожидавшая исхода борьбы, почувствовала, что ее бывшая пассия полностью во власти смертельной хватки челюстей Плута. И она, в нарушение всех канонов и заветов родословной, повиновалась импульсу, который не пыталась понять и которому не пыталась сопротивляться, и прыгнула вперед. Забыв о боли в незажившей ране, она резко тяпнула Плута в заднюю лапу. Потом она словно устыдилась своего поведения и отскочила в сторону.
Но дело было уже сделано.
Сквозь красную пелену убийственного ража Плут смутно ощутил, что сзади на него нападают. Вероятно, этот новый противник хотел — и имел прекрасную возможность для этого! — вцепиться в него такой же мертвой хваткой, которой он сам сейчас держал Лэда.
Плут раздвинул челюсти и, хищно щерясь, повернулся мордой к новой опасности. Но не успел он завершить это молниеносное движение, как Лэд уже впился ему в шею.
То был далеко не смертельный укус. Тем не менее он не только причинял острую боль, но и делал жертву совершенно беспомощной — каким только что был Лэд. Наседая всем своим весом, неумолимо сжимая мелкие белые резцы и желтоватые клыки, Лэд постепенно придавил голову Плута к земле и не отпускал ее.
Никакие телодвижения Плута ни к чему не приводили. Неспособный высвободиться, не имея возможности нападать, мучаясь жестокой болью от прихваченной зубами Лэда нежной кожи под шерстью воротника, Плут утратил самообладание. И вслед за этим подтвердил правоту старого грузчика, заметившего желто-розовые полоски на его нёбе.
Воздух вибрировал от его приниженных завываний. Ему было больно и страшно. Он попался. Он не мог убежать. Лэд причинял ему невыносимые страдания. И поэтому он визжал так, как визжит распоследняя подзаборная дворняжка, которой наступили на хвост.
В забытье схватки Лэд вдруг различил в отдалении какую-то тень — тень, которая по мере оседания пыли превратилась в Хозяина. И Лэд пришел в себя.
Он отпустил шею Плута и встал на ноги, пошатываясь. Плут, все еще повизгивая, поджал хвост и бросился наутек — прочь из Усадьбы, прочь из нашей истории.
Медленно, запинаясь, но без намека на колебания, Лэд двинулся к Хозяину. Он еще никак не мог отдышаться и ослаб от борьбы и потери крови, но шел — шел прямо к ногам Хозяина.
И только когда оставалось не более двух ярдов, он заметил, что Хозяин что-то держит в руке — держит ту отвратительную, приносящую несчастье голову орлана, которую только что подобрал! Вероятно, хлыст был у него в другой руке. Но особого значения это не имело. Лэд был готов к ожидающему его бесчестью. Он не будет пытаться избежать его, у него нет права просить о милости, ведь он дважды нарушил Закон.
Но вдруг… что это? Хозяин опустился около него на колени. Добрая рука ласкает затуманенную голову пса, дорогой голос — странно подрагивающий — говорит с раскаянием:
— О Лэд! Милый мой Лэд! Прости меня! Ты… ты более человечен, чем я, старина! Я искуплю свою вину перед тобой, обязательно искуплю!
А потом кроме любимой ладони к Лэду прикоснулось что-то еще более дорогое — теплый розовый язычок стал робко лизать его кровоточащую лапу.
— Леди, и перед тобой я тоже извиняюсь, — продолжал глупый Хозяин. — Прости меня, девочка.
Леди была слишком занята заботами о своем вновь обретенном друге, своем герое, чтобы понять. Но Лэд понял. Лэд все понимал.
Глава вторая
«Тихо!»
Для Лэда реальный мир ограничивался Усадьбой. Вне ее пределов имелось определенное количество миль земли и неопределенное количество людей. Но мили ничем не привлекали его, за исключением дальних прогулок с Хозяином, а люди — это глупые и малопонятные существа, которые либо разглядывали его (что всегда раздражало Лэда), либо пытались погладить (что он просто ненавидел). Зато Усадьба была… Усадьбой.
В Усадьбе он жил всегда. Ему казалось, что она принадлежит ему. Во всяком случае, создана она была именно для того, чтобы он наслаждался жизнью в ней, охранял ее, обходил от верхней дороги до озера. Она была его миром.
Обитателям любого мира для поклонения необходимо как минимум одно божество. У Лэда такое божество было: Хозяин. Точнее, их был два: Хозяин и Хозяйка. И поскольку Хозяйку невозможно было не любить, а пес обладал тонкой душой и вдобавок был рыцарем, он поместил ее алтарь даже выше алтаря Хозяина. Что, в общем-то, было абсолютно справедливо.
В Усадьбе были еще и другие люди — люди, с которыми собака должна быть вежлива, как положено породистам существам, и чьи ласки ей следует принимать. Очень часто бывали в Усадьбе и гости. И с первых дней жизни Лэда учили свято соблюдать Закон гостей. Он вежливо сносил ласки этих чужаков-визитеров. По их требованию он здоровался с ними за руку (в смысле за лапу). Он даже разрешал им щупать себя и носить на руках, если они оказывались из породы несносных любителей потискать животное. Но как только появлялась возможность удалиться, не нарушая правил вежливости, Лэд потихоньку скрывался от их рук и, в идеале, от их глаз.