Лэд

Перепуганное блеяние из глубины зарослей открыло местонахождение той овцы, которую Шварц принес со скотного двора этой ночью и которую ему пришлось бросить, не дотащив до загородки, из-за нападения Лэда. Рядом с плетнем валялась разбитая керосиновая лампа.

— Живая овца на рынке в Патерсоне стоит двенадцать с половиной долларов, — размышлял вслух Хозяин, пока Маклэй дивился находкам. — В этой загородке овец на семьдесят пять долларов, и к утру их стало бы на три больше — если бы мы не помешали герру Шварцу в его сверхурочных трудах. Ради того, чтобы заполучить три овцы за ночь — и бросить подозрения на Лэда, не жалко было каждый раз искромсать горло четвертой. Но только кромсал он слишком правильно. Раны у него получились недостаточно рваными. Это стало для меня первой подсказкой. А второй — то, что недостающие овцы как сквозь землю проваливались. Понимаешь, он, наверное…

— Но, — перебил его потрясенный Маклэй, — почему четыре каждую ночь? Почему…

— Ты же видел, как много времени у него ушло, чтобы принести сюда одну овцу, — ответил Хозяин. — Шварц не смел приступать к делу, пока Ромейны не улягутся, а нужно было еще успеть «застукать» Лэда за убийством овцы до того, как проснется Титус. Прятать овец поближе он не мог, ведь Титус оба дня посвятил их поискам. Вероятно, Шварц хотел дождаться, когда его загон наполнится под завязку. Тогда он взял бы выходной, якобы желая навестить родственников. А сам погнал бы свое чудное стадо через лес на Риджвудскую дорогу и дальше в Патерсон, на рынок. Неплохую комбинацию он придумал.

— Но все-таки, — пытался разобраться Маклэй на пути обратно, туда, где Лэд нес свой караул. — По-моему, ты сильно рисковал, поставив тысячу долларов и жизнь Лэда на то, что Шварц все повторит в ближайшие двадцать четыре часа. Он мог бы переждать день или два, до тех пор, пока…

— Нет, — возразил Хозяин. — Он ни за что не стал бы ждать. Видишь ли, я не был на сто процентов уверен, замешан в этом деле Шварц или Ромейн — или даже оба. Поэтому я установил ловушку о двух концах. Если это был Ромейн, то ему светила тысяча долларов за умерщвление овец в течение суток. Если же это был Шварц… Вот именно с этой целью я и заставил его ударить Лэда и пнуть меня в ногу. Оба раза собака набросилась на него, и этого хватило, чтобы Шварц захотел убить ее — и ради собственной безопасности, и чтобы отомстить. Поэтому я не сомневался, что он в эту же ночь организует новое убийство овец, как минимум для того, чтобы вынудить меня пристрелить Лэда. Воровать и убивать овец в дневное время он не мог. Я выбрал те часы, когда у него была такая возможность. Если бы ему удалось добиться, чтобы Лэда застрелили, то тогда он, вероятно, придумал бы другого пса-убийцу, чтобы под его прикрытием продолжать воровать овец у Ромейна. Мы…

— Умно ты все предусмотрел, — восхитился Маклэй. — Чертовски умно, старик!

— Это все моя жена придумала, — напомнил ему Хозяин. — Конечно, я не стану спорить с тем, что умен, но весь мой ум (как и все деньги у многих мужчин) — от жены. Пойдем, Лэд! Герра Шварца ты постережешь, идя за ним следом. Мы собираемся завершить эту ночную рыбалку неожиданным визитом к дорогому и разлюбезному нашему мистеру Ромейну. Надеюсь, фонарики не разрядятся раньше времени, и я хорошо рассмотрю удивление на его лице, когда он нас увидит.

Глава одиннадцатая Волчок

На стене в кабинете Хозяина висела длинная полка, на которой блестели и переливались серебряные кубки различных форм и размеров. Все эти награды завоевали две из трех колли, проживавших в Усадьбе.

Над полкой висели две огромные рамы. В центре каждой помещалось по одной маленькой фотографии колли, ниже тянулась родословная. Оба перечня пестрели красными буквами, которыми отмечаются имена чемпионов. Все остальное пространство внутри каждой рамы заполняли синие ленты — причем наименее значимыми и в одной, и в другой раме были почти случайные ленточки за звание «Резервный победитель». С верхних планок рамы от края до края были увешаны медалями.

Все эти кубки, медали и ленты принадлежали Лэду и Брюсу. (Это были их «домашние» имена. Официальные титулы, указанные в реестре Американского Клуба Собаководов, были гораздо внушительнее и гораздо утомительнее для произношения.)

Лэд старел. Его правление в Усадьбе подходило к естественному завершению. Морда пса стала почти белоснежной, а в его когда-то грациозной фигуре все сильнее сказывалась тяжесть прожитых лет. На местных собачьих выставках он больше не мог соперничать ни красотой, ни осанкой с более молодыми колли, хотя когда-то ему не было равных.

Брюс — Ювелир из «Солнечного берега» — был шестью годами младше Лэда. Он щеголял рыжевато-коричневой шубой и отличался королевской статью. Это был пес безупречный телом и характером, такой же великолепный, как датские доги, которых любили изображать на монарших портретах художники прошлого.