Лёд и алмаз

А что бы вы выбрали на их месте: переломать руки-ноги или сгореть заживо? Они не оставили нам выбора — мы в отместку не оставили выбора им. Справедливо? По мне — очень даже…

Обогнав и оставив позади объятый пламенем «Альбатрос», мы с облегчением обнаружили, что чистильщики на «Маламутах» прекратили погоню и бросились спасать выпрыгнувших из горящих аэросаней товарищей. Весьма благородно! Просто молодцы! Не бросили пострадавших в аварии ради каких-то жалких трёх сотен миллионов баксов. Я бы на их месте вряд ли устоял перед таким искушением…

Ну а пока судьба предоставила нам кратковременную передышку, нелишне будет сбавить темп и изучить впередилежащий путь.

За время, что мы отбивались от охотников, «Кайра» домчалась до излучины Оби. Далее её русло меняло направление с северо-восточного на северо-западное. То есть поворачивало влево примерно на девяносто градусов. Треть нашего предполагаемого маршрута осталась позади. Не исключено, что нам даже удалось вырваться из зоны охоты на нас. Несмотря на яростные нападки врага, повредить наш транспорт ему не удалось. Так по крайней мере заверил меня Жорик, добавив, правда, что кое-какие трудности с управлением всё же появились. Оно стало не таким отзывчивым, как раньше — очевидно, взрывы погнули одну или несколько рулевых тяг. Но если мы не будем делать слишком резких манёвров, то ничего страшного — можно ездить и так.

Вот только как оградить себя в будущем от резких манёвров? На этот вопрос ни Дюймовый, ни я, ни Свистунов ответа не знали.

Погоня и встряска сказались на и без того плохом самочувствии доктора не лучшим образом. Однако ему удалось подняться на ноги и доковылять до сиденья без посторонней помощи, хотя я и опасался, как бы он случайно не перекувыркнулся через борт. Вид у Тиберия был такой жалкий и болезненный, что находись он сейчас не здесь, а за Барьером, в метро или трамвае, ему наверняка бросились бы уступать места даже старики и беременные женщины.

Снеговая туча — эта свинцовая плита, способная, казалось, придавить собой полмира, — неумолимо надвигалась. Она настолько контрастировала с ясным, безоблачным небом, которое радовало нас с самого утра, что при каждом взгляде на неё у меня по коже пробегали мурашки. Во мне боролись два непримиримых чувства: жгучее любопытство и инстинкт самосохранения. Первое вызывало желание непременно увидеть стихию, которая бесчинствует нынешней зимой в Новосибирске, второе — не угодить под удар этой стихии. За волнением моря лучше всего наблюдать с берега, а за непогодой — из-под надёжной крыши. Да и что вообще такое — это любопытство? Обычная блажь. Крайне неуместная в сложившихся обстоятельствах. И как много она доставит мне удовольствия, когда небо завалит нас снегом по самые уши?

Обь за излучиной тянулась ровно и просматривалась вплоть до самого Барьера. Торчащие над снежными дюнами уцелевшие мосты выглядели неестественно низкими — такими, какими они всегда казались в половодье. Один из них — наполовину разрушенный Коммунальный, — являл собой рубеж, у которого наш речной вояж должен был завершиться. Этот мост и площадь Маркса соединял проспект — кратчайший путь, каким мы могли достичь нашей цели. Получится ли у нас прокатиться по левобережью так же, как по Оби, неизвестно — всё выяснится лишь на месте. Но, в любом случае, от моста до площади уже рукой подать — пара километров, которые мы при необходимости пройдём и на снегоступах. Лишь бы только непогода не затянулась надолго.

Ещё одна хорошая новость: за излучиной торосы переставали тянуться сплошной линией, превращаясь в неравномерный пунктир. И чем дальше, тем промежутки между ледяными глыбами становились всё больше и больше. А где-то за Коммунальным мостом их гряда, вероятно, вовсе сходила на нет. Или же опять вставала глухой стеной — и такое не исключалось; рассмотреть это отсюда нельзя. Но так или иначе, теперь перегнать аэросани на другой берег Оби будет значительно проще.

Всё вроде бы складывалось относительно неплохо: цель с каждой минутой приближалась, преследователи безнадёжно отстали, снегопад грозил разразиться лишь через четверть часа, оставшийся отрезок речного маршрута не выглядел опасным… Одно настораживало — вздымающиеся на правом берегу и перемещающиеся параллельно реке клубы снежной пыли. Прибрежные наносы — те, что напоминали застывшее цунами, — загораживали обзор, не позволяя рассмотреть, что там творился. И ежу понятно, что ничего хорошего, но всё равно узнать это было бы нелишне. Ибо причина, породившая движущийся вихрь, могла вскоре очутиться на речном льду. Где нас от этой угрозы уже ничто не загораживало и не защищало.

Я велел Дюймовому держаться поближе к берегу, надеясь, что возле наносов «Кайра», за которой также вилась снежная пыль, будет не так заметна. К сожалению, проку от моей предосторожности не оказалось. Тот, кто будоражил снег на правобережье, уже знал о нашем близком присутствии. Знал и во весь дух спешил нам на перехват. Да не один, а со своими ретивыми соратниками…