Лед и фраки. Записка Анке

Две бомбы. Две, а как же с остальными? Тысяча дзяблов. Это Краспинский. Этот проклятый Краспинский.

Вот Кремль снова ушел из-под меня. Время терять нельзя…

Последний круг..

Его ненавистный голос:

— С бомбами все хорошо, полковник. Я не понимаю, в чем дело, полковник.

— Краспинский, вы врете! Вы понимаете, чем это для вас пахнет? Краспинский, я знаю все — исправляйте скорее свое дело, или… Слышите вы, дьявол? У вас есть жена, она поплатится за ваш поступок… Слышите, вы!..

— Господин полковник, две бомбы вполне исправны. Две бомбы, да, только две. Ладно, хоть две. Но это очень трудно. Вместо шести, только две. Мало шансов. Проклятый большевик.

Последний раз иду на Кремль. В визире цель. Два быстрых нажима на бомбовый рычажок…

Снова ни одного взрыва… А, проклятый предатель… От бессильной злобы у меня дрожит все тело, круги в глазах.

— Бронислав, я не могу, возьми управление. Набирай на три тысячи.

— Лемонье, курс на обратный маршрут.

Но что же мне делать, что мне делать? Сейчас же пристрелить эту гадину. Нет, нельзя. Ведь еще надо довести самолет до дому. Проклятый, проклятый… Мысли заскакивают одна за другую.

Я не скоро пришел в себя. Мы оставили влево огни Можайска, когда я обратил внимание на карту. Бедняга Бронислав сумрачно следит за приборами…

Что-то Бронислав? Ведь он только теперь, по-видимому, понял, в чем дело. Впрочем, не в том дело. Как я мог не осмотреть бомбы сам перед вылетом? Тоже хорош, нечего сказать. Мне нет оправдания. Проклятые большевики. Да, да, большевики, это они… Ведь здесь, у меня на борту, один из них… Краспинский. Что он делает? Я вглядываюсь в его силуэт, но по-прежнему ничего не могу разобрать.

Однако, надо взять себя в руки.

— Эй, Бронислав, друг, как дела?

— Ходь до дзябла. Ты сам во всем виноват. Не доверять своему лучшему другу, положиться на хама из этих же… Да, да, ты виноват.

Теперь я понимаю, что Бронислав прав. Я, пожалуй, виноват. Ведь этот Краспинский хам, наверное, из рабочих или что-нибудь в этом духе. Как можно было ему доверять? Нет, виноват не я, а Корф. Да, да, именно Корф.

В наушниках голос Лемонье:

— Господин полковник, скоро Смоленск.

Как, Смоленск! Значит, уже два часа, как мы ушли из Москвы? Да, Смоленск. Надо его обойти на всякий случай — ведь там стоянка красной эскадры.

Голос Лещинского:

— Зброжек, у меня, по-видимому, испортился обогреватель в рукавице. Рука очень замерзла! Возьми, пожалуйста, рукоятку.

Да, да, надо взять управление. Бедный Бронислав. Сейчас, сейчас…

Я машинально берусь за рукоятку. Глаза сами собой пробегают по приборам и снова застывают на доске мотора № 1. Опять он шалит.

— Бронислав, можешь бросить управление — я взял. Краспинский, что такое снова с первым номером?

— Опять со смазкой, полковник. Надо переключить маслопровод. Я сейчас пройду к мотору.

Я вижу в темноте, как неуклюжий силуэт Краспинского появляется над бортом его кабинки и от стойки к стойке пробирается к первому номеру. Стрелка показывает, что масло к первому номеру совсем перестало идти. Я глушу его совсем. Чего там возится этот мерзавец? Он давно уж должен бы кончить свое дело. Ага, вот масло снова пошло. Снова встало. В чем дело? Я вглядываюсь в темноту ночи, но только едва различаю на левом крыле около моторного тока темный силуэт.

Матка Боска, что это?

— Бронислав, что там с Краспинским? Может быть, ему надо помочь…

— Я не пон…

Лещинский не успел договорить. Оба мы застыли от оцепенения. Фигура Краспинского виднелась теперь, стоя на капоте мотора. Вот он, видимо, слезает. Проклятие… Краспинского нет. Он исчез, точно его смыло… Неужели сорвался?

— Броня, милый, в чем дело?

— Сейчас, Зброжек, я посмотрю, чего он там возится.

— Нет, нет, разве ты не видишь, что его нет. Он… сорвался.

— Черт с ним. Я сам пройду к мотору, посмотрю, в чем там дело.

— Не смей, Лещинский. Я запрещаю. Мы дойдем на пяти.

Да, да, на пяти мы дойдем. Но только ведь рассчитывали идти назад с облегченной машиной, а теперь у нас на борту лишних 3 тысячи кило. Надо как-нибудь от них избавиться. Ах да, Смоленский аэродром. Попробую сбросить бомбы на него.

— Бронислав, осмотри в люки хоть средние бомбы. В чем там дело?

— Есть.

Бронислав исчезает совершенно за бортом своей кабинки. Через пять минут его голова снова появляется и слышу в телефон:

— Я ничего не могу разобрать, Зброжек. Там совершенно немыслимо работать. По моему, разъединена была тяга к сбрасывателям. Я что-то соединил, но не ручаюсь, что верно.

Верно или неверно, но надо попробовать.

— Лемонье, мы не будем обходить Смоленск. Ведите прямо на город. В окрестностях найдем аэродром.

Ага, вот то, что нужно. Вот темные пятнышки ангаров. Вот он у меня в прицеле. Нажим. Другой. Снова ничего. Проклятый Краспинский.

Я не очень отчетливо помню обратный путь. Кажется, где-то между Смоленском и Ковно я снова передал управление Лещинскому. Я не спал. Нет, это я знаю хорошо, что я не спал. Но что было, я помню очень слабо.