Лед и пламень

Вскоре в дальний поход на собачьих упряжках отправились Фёдоров, Либин и Сторожко. Им предстояло дойти до устья реки Таймыр, подняться вверх по реке и дойти до озера Таймыр. Так мне хотелось пойти вместе с ними! Но я не имел права отлучаться надолго. Поэтому решил пойти вместе с Васей Мелешко, который собирался провести гидрологические работы в Карском море перед входом в пролив Вилькицкого. Я заявил Васе, что вместо рабочего с ним пойду я. Мелешко неожиданно заупрямился:

— Мне нужен рабочий, который будет долбить лунки во льду! А лёд там толщиной метра два…

Я обозлился:

— А у меня что, рук нет? И бревна, и бочки, и мешки таскал, как все. Разве я не смогу долбить лунки?

— Конечно, сможешь. Но ты начальник, и я не могу тебя заставлять!

— Не беспокойся, — ответил я, — буду долбить без напоминаний…

Поход наш был с приключениями.

К островам Гейберга мы подошли на четвёртые сутки. На морской карте значились два острова, но когда мы поднялись на один из них, то увидели, что их здесь пять. Мы так увлеклись обследованием островов, что не заметили, как наполз туман гуще сметаны и окутал острова и торосы. Стали искать свою палатку, шли, часто спотыкались и падали, ушибались. А палатки всё не было. Тогда я снял с плеч винтовку и выстрелил в воздух. На выстрел сразу отозвались собаки, и мы пошли на их лай.

Постепенно туман рассеялся. Обозревая в бинокль окрестности, я вдруг увидел километрах в полутора от нас трех медведей. Схватил винтовку, стал на лыжи и побежал. Но был наказан за свою поспешность.

Потом Вася Мелешко так рассказывал об этом эпизоде:

— Смотрю, Дмитрич совсем близко подошёл к медведям, но почему-то не стреляет. Медведи ходят и ходят вокруг него, совсем рядом, а Папанин все не стреляет. Тогда я что есть духу бросился к нему, хотя ружьё у нас было одно на двоих. Подбежал ближе, зову его. Вижу, Дмитрич одной рукой прикрыл глаза, а другой держит винтовку и машет ею мне. Пока я бежал, медведи отошли от Папанина и скрылись за торосами. А Дмитрич кричит мне: «Бери скорей винтовку, беги за медведями. Я не могу — ослеп…» — «К чёрту твоих медведей, они ушли в торосы», — ответил я. Тут же я сорвал со своей шапки чёрный лоскут и завязал ему глаза…

Я всех учил быть предусмотрительными, а сам попался: в спешке не взял защитные очки и был наказан. Ультрафиолетовые лучи здесь отражаются на 98 процентов от снежной поверхности, обжигают лицо, особенно глаза, и я получил мигом болезнь, именуемую полярной слепотой. Способ её лечения один — пробыть несколько дней в полной темноте, закапывая в глаза капли.

Васе Мелешко пришлось туго. Я был совсем беспомощным. Погода портилась снова, а до станции ещё километров шестьдесят. Потом пошёл снег и началась пурга. Вася разбил палатку. К счастью, пурга была недолгой, и мы снова могли двинуться в путь. Похолодало, рыхлый снег подмёрз и покрылся тонкой ледяной коркой. Собаки с трудом тащили нарты, на которые меня уложил Мелешко и привязал, чтобы я не свалился на ухабах. Так шли мы почти сутки, то есть шёл Вася, а я боками и спиной чувствовал весь рельеф дороги.

Первым, как он потом сказал, увидел нас аэролог Саша, но вместо того, чтобы поспешить на помощь, он стоял и оторопело думал: как же так, уезжало двое, возвращается один… Потом я услышал голоса, меня отвязали от нарт и втащили в нашу комнату.

Целую неделю я пробыл в тёмной комнате, прежде чем стало возвращаться зрение. Урок я запомнил и всегда, выходя из дому, брал с собой защитные очки. До сих пор удивляюсь, как не задрали тогда меня медведи, —видимо, сыты были, а любопытство их одолевало: недаром они кружили около меня. Они ведь любопытные, медведи.

День начальника станции никогда не проходил без забот и каких-нибудь, пусть и мелких, неожиданностей. То выходил из строя движок на радиостанции, и я помогал его чинить, то ощутимый урон наносила пурга и следовало ликвидировать её последствия. То прибегал завхоз и сообщал, что две свиньи опоросились и надо при таком-то холоде сохранить 19 поросят. И мы с ним шли и соображали, как и чем срочно утеплить помещение, где содержались животные…

Но это все, хотя и отнимало время и требовало сил, в общем-то решалось просто.

Как бы там ни было, какие бы хлопоты ни одолевали, я старался не поддаться бесконечной веренице забот и при первой возможности уходил в короткие походы с геофизиками и гидрологами. Научился обращаться с приборами, вести наблюдения и записи.

Чаще всего ходил либо с Женей Фёдоровым, либо с Васей Мелешко.

Километрах в пяти от станции на небольшом мысу в бухте Мод была построена избушка, где мы могли бы отсиживаться в непогоду.

Это было любимое наше место, и мы часто бывали там. Только несколько лет спустя узнал, что сменившие нас полярники мыса Челюскин прозвали эту избушку «папанинской», а когда в 1937 году топографы проводили геодезическую съёмку, то этот безымянный выступ назвали мысом Папанина. Вот так неожиданно и появилось моё имя на карте Арктики.