Лед тронулся

— При советской-то власти? — Михаил Леонидович всерьез испугался. Принцип «не высовывайся!» оставался частью его менталитета. Откуда же в Вадиме такая опасная неосмотрительность? Неужели полгода в Америке смогли перестроить психологию его сына?

— А нету советской власти! Кончилась! Неужели ты этого не видишь? Все больше и больше людей живут своими мозгами! Смотри, что происходит. Они там, наверху, думают, что еще чем-то руководят. Почитай газеты. Они прессой руководят? В их магазинах что-нибудь купить можно? Год-два, и их смоет. Да они и между собой уже перегрызлись!

— Да. Только не забывай — паны дерутся, у холопов чубы трещат.

— Бать, ну пойми ты, для меня жизнь — игра. Кто — кого. Мне просто зарабатывать деньги скучно!

— Записку Батыя не забыл? — Михаил Леонидович как-то сразу помрачнел. — Старуха была права — ты теперь, когда рискуешь, рискуешь не только собой. Помни!

— Пробьемся! — беззаботно отмахнулся Вадим.

Но последние слова отца его задели. Себе-то он мог признаться, что во всех его рассуждениях и раскладах, где маячила и возможность проигрыша, присутствовала лишь мысль о его личном поражении. С другой стороны, что, собственно, сегодня он давал родителям, Машке, Лене? Деньги? Так их он всегда заработает. А вот создать собственное большое дело, передать его когда-то дочери, — это стоило риска. Пусть даже и риска войны с Марленом. Политикам не до него. В конце концов, не так далеко он и «высовывается»…

— Леша, а тебе сколько было, когда женился? — Юля уже во второй раз зазвала Кашлинского пообедать в соседнем с офисом кооперативном кафе.

— Двадцать два, дурной был. А что?

Когда Леша ел, он всегда снимал очки. Во-первых, они ему были не нужны, носил он их исключительно для солидности. Во-вторых, он всегда наклонялся к тарелке, а не подносил ложку или вилку ко рту. Он наклонялся, очки сползали, а иногда и просто падали с носа. Юля еще в первый раз обратила внимание на эту плебейскую манеру, но успокоила себя тем, что это — не самый большой недостаток. Будет надо — переучит.

— Да так, интересно. Очень вы разные, — Юля старалась казаться безразличной. На всякий случай отвлекла просьбой. — Салфетки передай, пожалуйста.

— Держи. Кстати, заметила, кооператоры не режут салфетки на четвертушки, как в общепите.

— Ну при таких ценах могут себе позволить! — Юля рассмеялась.

— Да, мы разные. Я потому и детей с ней не хочу. Все равно, рано или поздно разведемся. Потом еще алименты платить. Вот это — на фиг!

— Ты вообще детей не хочешь?

— Нет, вообще надо. Но это, когда правильную жену найду.

Юля внимательно посмотрела на Лешу. Не намек ли? Но тот в очередной раз наклонился к тарелке с супом, и Юля с грустью отметила, что Леша начинаетлысеть. А у Вадима шевелюра была ого-го какая!..

* * *

Марлен уже давно понял, о чем Вадим толкует битых двадцать минут. Но продолжал прикидываться. Переспрашивал, уточнял, делал вид, будто что-то недопонял или уже забыл. Ему не давала покоя одна мысль: что еще затеял Осипов?

То есть само предложение было ясным. Он пишет письмо Попову. Вадим приделывает ему «ноги», Олег ремонтирует здание, и туда заезжают «брайановцы» и часть фирмы. Какая часть — тоже очевидно. Неясно другое: какие связи у Вадима с Поповым и, что самое важное, где зарыта выгода Осипова. По распасовке-то получается, что Вадим всюду «в пролете». Но не настолько же он глуп! Совсем даже не глуп. Где-то какая-то хитрость наверняка припрятана. Марлену вспомнилось признание Коган: угадать ход мысли этого стажера она не в состоянии. Положим, она была классическая интеллигентка, до мозга костей. Ей хитроумные построения Осипова по определению оставались не по силам. Но он-то, старый интриган, он-то почему не может разобраться в комбинациях этого мальчишки?!

Хотя, зачем мудрствовать? Что бы Осипов там ни придумал, вариант по-любому — беспроигрышный. Здание будет числиться на балансе коллегии. За такое письмо его никто не осудит. Ни о каком злоупотреблении служебным положением, даже если дороются, что фактически все сделано для его родственников, речи быть не может. Тогда почему нет?

Марлен согласился.

Выходя из кабинета Председателя Президиума с подписанным на имя Гавриила Попова письмом, Вадим почувствовал, как у него затряслись поджилки. Теперь, когда игра началась и отступать было поздно, Вадиму стало страшно. Марлен, когда поймет, что затеял Вадим, постарается выпереть его из коллегии. Вот тогда предостережение Батыя прозвучит совсем иначе!

* * *

Катя Машинская уже три дня работала в фирме Вадима. Папа расстроился: его дочь — в строительном кооперативе? Он так гордился ею, хвастался друзьям, что Катюша — ученый, кандидат наук, а теперь? Что он может сказать таким же, как он сам? Забытым, никому не нужным людям из прошлого? Для его поколения дети, повзрослевшие и чего-то добившиеся, стали смыслом жизни. Они выживачи, выкручивались, терпели — все ради них. И на тебе! Дочь — в кооперативе!