Леди-босс (Леди-бомж - 2)

- Кузьме Михайлычу... Бред какой-то! Какой-то мой звонок! Какому-то водиле! Это не просто нелепо - это оскорбительно! Я понятия не имею, как Семен прокручивал свои делишки и с кем контачил! Не там ищете, милая, не там! Впрочем, я понимаю ваше состояние, какие-то странности! Не каждая перенесла бы все это так стоически.

- Пожалел волк кобылу... - начала я.

В этот момент в кабинет вошел Чичерюкин. На вытянутых руках он почтительно нес меховое пальто Кена. Только что ножкой не шаркнул, подойдя к нему.

- Медицина уже упаковалась, Тимур Хакимович. Да и вам, кажется, пора? Путь неблизкий, темень и все такое...

Кен молча надел пальто. Сунул в карман сигареты и зажигалку. Плеснул в стакан вина, посмаковал. Угрюмо взглянул на Чичерюкина.

- Да-а. Прошляпили вы Туманского! Не стыдно? Чего уж теперь-то? Задним числом?

- Числа, они и есть числа, - ответствовал Чичерюкин не без печали. Задние ли, передние... Где тьма-тьмущая, а где, может, еще свет пробьется? В предбудущей действительности?

- Ну-ну. Желаю успехов, - сказал Кен. - Вам, Лизавета Юрьевна, также. Во имя продолжения рода.

- За цветочки спасибо. И за конфетки...

- Не стоит благодарности!

Он окинул взглядом кабинет и вздохнул:

- М-да... Сколько тут говорено, думано, выпито! Пожалуй, мне тут уже не бывать?

- Думаю, нет смысла, - сказала я.

- Выходит - война?

- А почему бы и нет?

- Напрасно. Ох как напрасно!..

Он покачал головой, поправил свадебное фото на камине. И, шаркая по-старчески ногами, пошел из кабинета.

Когда пнул дверь в предбанник, я поняла, что там что-то произошло. Так и есть. Его охранник стоял лицом к стене, его удерживал за плечи наш Костик, с красной, как бурак, обозленной физией. Похоже, пришлый бобик пытался не пустить Чичерюкина в кабинет.

- Нас здесь не поняли, Митя... - сказал ему Кен.

Костик пошел их провожать.

Мы с Чичерюкиным наблюдали из окна, как они убирались с территории. Впереди микроавтобус, за ним черный "бьюик" Кена. Вечер был по-весеннему сиреневым и прозрачным. Красные огни стоп-сигналов тревожно светили, удаляясь.

Я только теперь поняла, чего мне стоил весь этот спектакль. Я была мокрая, как мышь, и чувствовала, как холодный пот струйками течет между лопаток.

- Как прослушка? Все слышали? - спросила я Михайлыча.

- Симфония!..

- Это он Сим-Сима... Это - он, - через силу выговорила я.

- Думаю, это только начало.

- Он, оказывается, такой страшный!

- Обиженные всегда такие. А ты еще и добавила. Плюнула, можно сказать, в протянутую руку. Не поняла, значит.

- А может быть, стоило понять, а? Жила бы себе припеваючи. Дивиденд стригла. Бирюльками обвесилась. Зимой бы в Австралию укатывала, когда там жарынь. На кенгуру смотреть, акул на Большом рифе подводно бить. Или куда-нибудь в Кению бегемотов кормить. Или на карнавал в Рио сиськами трясти. А то в Париж! Я же в этом занюханном Париже не бывала. Элга носом поводит, мол, все там в собачьем дерьме, а мне бы на той Пляс Пигали хотя бы разок дермецо нюхнуть! Чем я хуже Викентьевны?

Я порола эту ерундовину, заводясь все пуще и пуще. Я хорошо себя знала. Мне всегда хотелось туда, куда ходу нет. Чем непрошибаемей стена, тем мощнее мой напор. Уж, кажется, рога обломаны, но - башкой вперед. И куда кривая вывезет.

Послать бы в задницу этого Главного Кукольника, сорваться с его поводков, чтобы точно знать: что бы ни случилось, это по моей воле, по моему хотению. Хоть мордой об стол, но сама!

Словом, после Кена я была на пределе. А тут еще и Гаша добавила. Михайлычу не очень понравилось, что я, как натянутая струна, вот-вот лопну, и он унес ноги. Я выключила освещение в кабинете, чтобы не резало будто песком засыпанные глаза, и села в кресло Сим-Сима. Под столом ногой наткнулась на игрушку Гришуньки - японского электронного робота. Видно, он его оставил, когда они в последний раз тут играли с Туманским.

Робот был беспощадно ободран, от него остался только металлопластмассовый скелетик. Я включила его. Оказалось, он все-таки работал. Скрежеща, робот пошагал по столешнице, ворочая башкой со светящимися глазами, вращая колесиками внутри прозрачного тулова и "паля" искрами из ствола, выдвинувшегося откуда-то из пуза.

Я гоняла его туда-сюда и думала, что я тоже ободранная, как эта игрушка, и от меня так же мало что осталось.

И тут заявилась Гаша. Поджав губы, проворчала:

- Чего сидишь, как сычиха, впотьмах?

- Отстань...

- Плесни-ка мне чего-ничего сладенького, - покосилась она на бутылки.

- Сама управляйся.

Гаша откинула платок на плечи, обнюхала бутылки, выбрала самую фигуристую, налила рюмочку и, перекрестясь, хлопнула.

- Ох, грехи наши тяжкие, - выпив, забормотала она. - Кого нету, так светлая память. А живому жить! Как эта штука называется? Зелененькая?

- Шартрез.

- Вкусная наливочка. Под такую и вдоветь негорько. Это какой-нибудь трудящей бедолаге самогонкой горе заливать, а для богачек - сладость этакая.. С крепостью!

- Не подъезжай. Говори, что надо.

- Как жизнь жить планируете, мадам?