- Тебя не забуду, не боись, - сказала я. - Куплю тебе что хочешь. Корову хочешь? Или парочку? У вашей Зорьки не вымя - одно название! Ты Элге скажи, пару телочек из той же Голландии притаранят. С родословной, как у графинь. Молоком зальют. Со сметаной.
- Графини с наших кормов сдохнут. А главное, Лизка, нам чужого не надо. Тем более ворованного.
- Это в каком смысле?
- А во всех смыслах! Ты чего на чужое губы раскатала, девка? Твое это все? Твоим горбом нажито? По совести это или как?
- Интересное кино! - Мне стало любопытно, к чему это она меня заводит. - Между прочим, у нас семья состоялась. Почти что. Что ни говори, а я мужняя. А с Туманским жить - тоже работа была! О-го-го!
- Всей твоей работы, Лизавета, было ноги выше головы задирать, между прочим, с большим для организма удовольствием. А для этого университетов кончать не надо. И твоей заслуги тут никакой. Ты с судьбой в подкидного дурачка сыграла. Это она тебе кобелюку с деньгой в виде козырного туза подсунула! А что не собственным горбом, в поту и трудах, а с игры взято, туда и сгинет! Вот скажи, откуда это все у них взялось? Что они, Туманские эти, землю пахали? Или, как дед твой Иннокентий Панкратыч, по научности всю жизнь мозги вывихивали? Дед мозгами ворочал, а ничего, кроме радикулита и книжек, не нажил. Кто они такие? С чего это им все - хоромины, иностранные машины, коньяк с лимоном и холуев мильон? И почетное звание - хозяйва!
- Гашка, Гашка! - попыталась я охладить ее пыл. - Что тебе до этого? Ну сумели. Поняли правила бизнеса. Коммерция имеет свои сложнейшие законы.
- Я один закон понимаю, - заводилась она, - чтобы тут прибавилось, там отнять надо! А жулик, он и есть жулик, как его ни назови! Это ж они, между прочим, и лично меня облапошили, нас с Ефимом! Из рубля подтирку для задницы сделали. Из пенсии насмешку даже для побирушек. Да еще и издеваются, кругом ор идет, что по радио, что по телику, - свободная, мол, ты, Агриппина Ивановна! Делай свой бизнес! Живи - не хочу! А моего бизнесу - сотки мои клятые, с картошкой и капустой! Сдохли бы без них давно уж... Это в мои-то годы опять раком стоять, по грядкам ползать, колорада давить, а потом мудровать, за сколько я смогу молодую картошечку на вокзале толкнуть. У меня теперь башка, как вон этот компьютер! Сколько менту отстегнуть, чтобы с места не шуганул, сколько Бориске-гундосому с ихней рэкетирской бандой, сколько на хлеб и табак останется, на электричество. Коли за него задолжаю - провода обрежут к чертовой матери, и ни одной серии в Плетениху больше не передадут!..
- Совершенно с вами согласная, Агриппина Ивановна. Не жизнь, а мука! Только Туманские тут при чем?
- Все они при чем! Шманские-Туманские, мэрские, думские, московские! И ты из меня недоразвитую дурочку не делай! Развили, слава богу!
- Тогда, Глаша, чего ты ждешь? Марш-марш вперед, рабочий народ! Хочешь, я тебе красный флаг сошью с кистями! Слава богу, в зоне на машинке строчить научили. Только я тебя на штурм Бастилии одну не отпущу!
- "Бастилия?" Чего это?
- Ну пусть мэрия! Я согласная. Мы эту Щеколдиниху вверх ногами и на фонарь. Чтобы знала, падла, как Басаргиных обижать! И войдем мы с тобой в освобожденный дедов сад, попьем воды из свободного нашего колодца и водрузим над нашим бывшим домом светлое знамя труда!
- Издеваешься?!
Гаша вдруг заплакала. Голова ее тряслась.
- Лизка-а-а, Лизка-а-а! Мне ж страшно за тебя! Не твое все это... Ты ж дура полная! Бьют тебя, бьют, а тебе все мало. Отступись, а? Ну не будет тебе удачи! Ты ж не они, ты ж другая. Ведь закрутят, опять посодют, у них хитрожопости не на таких, как ты, хватит! Ты ж на край ступаешь! Мало тебе тех пуль, думаешь, на тебя не отлито? Ну не в крови, так в говне утопят! Отдай ты им все! Ему!
- Кому это?
- Да азиату этому! Думаешь, я совсем ничего не чую? Он глаз уже на все положил. Даже эта самая твоя новая подруга жизни Карловна - чухна или, может, финка? - и та не выдержала, проговорилася... Даже ей - страх!
Я в который уже раз удивилась Гаше. Что-что, а чутье на опасность именно для меня у нее было отработано, как у овчарки. И если даже Элга поджимает хвост, хотя и бодрится, то что-то про Кена я еще недопонимаю. А вслух сказала:
- Брось, Гашенька! И на него найдется намордник. Чего трухать-то? Нормальный иезуит. Это у него не отнимешь.
Гаша недоуменно поморгала, оглянулась и спросила шепотом:
- "Иезуиты" кто такие, Лизка? Иностранцы? Магометы, что ли?
Я не выдержала и расхохоталась.
- Живи как знаешь! - обиделась Гаша. - А я одно знаю: приползешь ты еще, кошка драная, до нашей Плетенихи - спасаться. А я еще подумаю: спасать ли тебя.
С тем и отбыла.
Добром этот день окончиться не мог. Так и вышло. Хотя поначалу я все относила за счет нервного перенапряга. Один Кен чего мне стоил. Меня крутило, трясло. Страшно хотелось почему-то грохнуть что-нибудь стеклянное или завыть во всю глотку.
Я плюнула на все, выпила снотворного, навалила на себя одеял и тут же провалилась в какой-то зябкий, скользкий кошмарный сон.