Леди, которая любила лошадей

— А если бы вот они… — он указал на Демьяна с Никанором Бальтазаровичем, который единственный из всех оказался в достаточной мере благоразумен, чтобы обзавестись зонтом. — И сразу?

— Накрыло бы с головой… там столько мертвечины.

— И огня, — добавил Демьян.

— Огня не слышу, — некромант наклонился к шкатулке. — Но не моя стихия… я к яви глухой.

— А я вот слышу, только очень слабо, будто под пологом, — Вещерский все же приблизился. — И да… заряд отменный…

— Догорает, — Демьян видел, как огонь и туман переплелись, и гляделось это странно, неестественно. Более того структура и вправду была на диво нестабильна.

Тронь и…

— Отойти, — рявкнул он, почуяв, как задрожал туман.

— Отойти! — повторил Вещерский, раскрывая щит. А перед ним возник еще одним, пропыленный и серый, точно слепленный из клочков пыли. Демьян хотел бы разглядеть его поближе, но не успел. Щит задрожал, и в следующее мгновенье туманная спираль внутри шкатулки рассыпалась, выпустив на волю сжатую пружину пламени. А уж та развернулась, распрямилась, спеша очистить мир от скверны.

Стало светло.

И зашипело пламя.

И… сползло по щиту, чтобы рассыпаться искрами по выжженной траве.

— Твою ж… — Вещерский потер запястье. — А сил они не пожалели… что ж, Демьян Еремеевич, можно сказать с полной уверенностью, кто-то вас крепко невзлюбил.

Глава 15

Марья забралась в постель, чего не случалось, верно, и в далеком детстве, потому как уже тогда сестра казалась невероятно далекою от Василисы и ее проблем.

А вот поди ж ты.

Пришла и сказала:

— Подвинься.

А Василиса взяла и подвинулась, благо старая кровать была в достаточной мере велика, чтобы места хватила обоим. На Марье был новый кружевной пеньюар, поверх которого она накинула совершенно обыкновенного вида халатик.

— Мерзну я, — пожаловалась Марья, забираясь под пуховое одеяло.

Надо будет велеть, чтобы все одеяла на улицу вынесли и просушили на жарком весеннем солнце, а после, переложив веточками прошлогодней лаванды, убрали в сундуки, под стазис, до самой до осени. А из сундуков надобно достать тонкие покрывала. Если, конечно, они сохранились.

— А… где Вещерский?

Спать не хотелось.

Вот совершенно.

— Сама бы хотела знать. Вызвали.

— Куда?

— Так разве ж скажет, ирод этакий, — Марья вздохнула и легла на живот, подложила ладони под подбородок. — Скажет, только потом уже… иногда, не поверишь, думаю, что лучше б он любовницу завел и к ней по ночам ездил. Всяко спокойней было бы. Хотя бы знала, где он и что… не слушай меня, это я глупости говорю.

— Глупости, — согласилась Василиса.

Весьма сомнительно, чтобы Марья и вправду к наличию любовницы отнеслась бы с должным пониманием.

— А он ничего такой…

— Вещерский?

— Этот твой… Демьян…

— Он вовсе не мой.

— Это пока, а потом посмотрим. Конечно, плохо, что из мещан, опять слухи пойдут… правда, не понятно, Вещерский сказал, что он по силе на первый уровень выходил, а среди мещан такое редкость. Может, из бастардов?

— Нет, — сплетничать вот так было одновременно жутко неудобно и даже совестно перед тем, о ком, собственно, и шел разговор, и в то же время интересно до крайности. Никогда-то прежде и ни с кем Василисе не доводилось обсуждать людей… да, пожалуй, близких. — Его отец знатного рода, насколько я поняла, но его отлучили за то, что в жены взял мещанку.

— Да? И из которых будет? То-то лицо такое вот… до боли знакомое.

— Не знаю. И он не знает. Отец не говорил, а он не выяснял.

— И зря…

— Не лезь.

Марья фыркнула. Но все ж снизошла до пояснения:

— Выяснить будет несложно. Имя-то сохранилось, а там… Вещерский говорит, что архивы все знают.

— Так уж и все? — Василиса указала на тетушкины альбомы, которые теперь держала в спальне, не потому, что опасалась, что кто-то заглянет внутрь, скорее уж хотелось, чтобы были они под рукой. — И про лошадей?

— Думаю, и про лошадей… я велела, чтобы собрали каталоги, посмотришь, что есть… жеребых кобыл, извини, не отдам.

— И не надо.

Марья дотянулась до альбома.

— И жеребцов не всяких. На иных запись стоит уже, так что…

— Пока Хмурым обойдусь.

— Все такая же злобная скотина?

— Он не злобный, он недоверчивый, — Василиса сама открыла альбом на нужной странице. — Видишь?

— Красиво, — оценила Марья, только не понять, лошадь ли или же рисунок. Все ж стоило признать, что тетушка была весьма талантлива.

— Если… у меня получится… — Василиса прикусила губу. — Надеюсь, что получится, но… не уверена… если нет…

— Не попробуешь, не узнаешь, — Марья перелистнула страницу. — Вот тоже… нормальные женщины пейзажи пишут. Или натюрморты. Или… она меня терпела.

— Кто?

— Тетушка. Я знаю. Я… чувствовала, насколько я здесь лишняя. И Настасья тоже. Но у Настасьи свое дело, она кроме него ничего не замечала, даже если бы я сказала, то не поверила б. И ты не веришь.

— Просто… — Василиса провела пальцами по шершавой странице. Края ее потемнели, однако рисунок сохранился, точный и великолепный.

И невозможный.

Не бывает золотых лошадей. Это просто-напросто легенда. И все же… в ушах зазвучал бубен, и сердце отзывалось на удары его.

— У меня все иначе.

— Тебе здесь нравилось.

— Я не чувствовала себя никчемной.