Леди Малиновой пустоши

Он проснулся резко, как будто вынырнул из глубины, причем было ощущение какой-то неправильности. Открыв глаза, осторожно осматривался. Место ему было незнакомо, но что-то напоминало. Небольшая комната, простая деревянная мебель, домотканые половички на полу, в общем, стиль кантри. Тюфяк, на котором он лежал, кололся соломой, но это было привычно ему. Привычно? Он ничего не понимал. Все ему было знакомо и незнакомо одновременно, привычно и непривычно, какая-то деревня пришла на ум (country — в переводе с английского деревня). Он попытался вспомнить, что с ним произошло. Перед глазами замелькала странные картинки — ночь, блестящая от дождя дорога, резкий поворот, полет, удар, удар в грудь, гаснущим сознанием успевает увидеть арбалетный болт, торчащий из груди, хлынувшую изо рта горячую кровь, замедленное падение на землю, удар по голове. Дальнейшая попытка вспомнить что-либо привела к такой острой боли в голове, прострелившей его до пяток, что он потерял сознание. Очнулся вскоре. Тошнило, болела голова и грудь. Вспоминать он пока больше не рисковал. Опять продолжал оглядываться. Было прохладно, тряпка, закрывавшая окно, колыхалась от ветра. Окно открыто? Порыв ветра откинул хлипкую занавеску и через оконную раму без стекла? стало видно рассветное небо, зелёные холмы вдалеке, мычание и возня животных где-то неподалеку. Что-то заворочалось рядом с ним. Он повернул голову и в испуге отпрянул в сторону, несмотря на боль в груди. Рядом сонно потягивалась голая женщина, широко зевая. Встрепанная копна рыжеватых кудрявых волос, зелёные глаза с кошачьим разрезом, длинная шея, пышная белая грудь, нескромно торчащая из-под одеяла. Он испуганно спросил.

— Ты кто??

Та деланно изумилась.

— Я кто? Так я ээ… Линн, Линни, жена твоя! Ты что, как с лошади упал, не помнишь совсем ничего? То-то ты в горячке почти месяц метался да потом, сколько ещё просто без сознания колодой валялся, мы уж боялись, не выживешь ты. А вот оклемался.

— А я кто?

Линн хихикнула.

— Ну, ты совсем! Гленн, Гленн ты, Мак-Фергюссон!

Он опять упал на подушку, пытаясь понять, что к чему. Вроде бы он внутренне согласен, что он Мак-Фергюссон, а вроде, как и чужое имя. Ладно, пусть будет рабочей версией. Откуда у него в голове такие странные слова?

Глава 18

Я проснулась под утро, небо только начало окрашиваться первыми лучами солнца в розоватый цвет. Я лежала, не открывая глаз, пытаясь понять, что меня разбудило, какая неправильность ощущается вокруг. Наконец, не имея четкой информации о происходящем, решила просветиться и осторожно приоткрыла один глаз. Вроде бы я в своей спальне, в своей кровати. Открыла оба глаза, повернулась на бок. Напротив моей кровати, в кресле сидел Кузя, в уже починенной после великого побоища одежде и вздыхал. Вид у него был виноватый, и он отводил глаза в сторону. Я встревожилась.

— Кузя, солнышко, что случилось? Посмотри на меня, не пугай! Опять подрался?

Хотя синяк вроде желтеть начал, второй глаз целый, и других видимых повреждений незаметно. Что же случилось? Я села на кровати, закутавшись в одеяло и поджав босые ноги. Хотя вот-вот наступит лето, но здесь, в горах, ночами ещё весьма прохладно. Кузя вздохнул в останний раз и вновь затянул печальную песнь о своих "подвигах"

— Понимаешь, Люся, я все убрал, чай на место положил, а спать ещё не хочу, решил прогуляться. Даже не знаю, как я пришел в те кусты возле оврага. Ну, я тебе говорил, мы там с брауни Мак-Дональда бились. Так вот, гуляю я там, воздухом дышу…

— Ага, — поддакнула я — в своем дворе не так гуляется, и воздух несвежий и фингалы под глаза никто не отвешивает…

Кузька сурово глянул на меня целым глазом и независимо продолжил.

— Вот, значитца, гуляю я, гуляю и слышу — скулит кто-то, как побитая собачонка. Ну и полез я в кусты. Смотрю, а там брауни Мак-Дональда сидит с узелком и плачет тихонько.

— Это его выгнали за то, что ты его победил, что ли?

— Нет, ты не поняла, это не он, это она! Как ты говоришь, домовичка. Она на кухне у хозяина работала, ой, вкусно готовит! Не то, что наша Кресса! Вот на днях Мак-Дональд домой вернулся, злой до невозможности. На всех накричал, пинал всех, кто попадется на дороге, все и попрятались, кто куда. Потом закричал, чтобы ему ужин несли. А никого нет, все разбежались. Вот Липка и понесла ему еду. А он не есть хотел, а подраться. Вот он и швырнул в Липку чашку тяжёлую, в лицо ей попал, а когда она упала, ещё и пинал ногами, она едва уползла. И вслед крикнул, чтобы убиралась она с его земель. А мы не можем ослушаться прямого приказа хозяина. Взяла свой узелок и кое-как поползла прочь. Лежала на земле в кустах и плакала, идти не могла дальше. Но там уже не его земля, а наша. Мне ее сильно жалко стало. Вот и подумал — а вдруг и ты ее пожалеешь и не выгонишь? А нам и кухарка нужна, ты же сама говорила. А, Люсь? Можно Липке показаться тебе?