Леди мэр

— А вон там вот, под мостом, гаражи ихние. Только туда никто из приличных людей и не сунется: не ограбют, так обсмеют.

Уже далеко за полночь в проезд между стандартными гаражами с включенной фарой въезжает на своем мотоцикле парень в боевке пожарника и кирзачах. Останавливает мотоцикл, слезает с него и, насвистывая, отпирает замок на воротах, затем распахивает ворота в гараж и тут же мычит и дергается, перехваченный сзади мощным захватом за горло.

Некоторое время пытается умело вывернуться, демонстрируя некое подобие карате, и даже сует руку за пазуху брезентухи, но, брошенный подсечкой сзади, летит через голову и падает на землю. Его тотчас же седлает Касаткин и, заломив руки за спину, выдергивает пояс из его брюк и, двинув по затылку, умело спутывает ему руки. Он, извиваясь, пытается выбраться из-под него и готов заорать. Касаткин поддает его ногой в бок.

— Сука! Больно же.

— Тихо… Ты! Устроишь мне тут оперу — добавлю.

Тот умолкает, Касаткин подтягивает его к стенке гаража и усаживает так, что свет фары светит ему в глаза. Герой свободных трасс измочален, из носа течет кровь, которую он постоянно слизывает языком, всхлипывая.

Касаткин обыскивает парня и вынимает у него из-за пазухи паспорт и пистолет. Осматривает пистолет.

— Из газового переделал? Под девятый калибр. Народный умелец? Да, тут все гораздо серьезнее, чем мне казалось.

— Да иди ты!

— Так что же такого ты мне хотел сказать, да твои коллеги тебе не дали?

— Кто?

— Дружки твои. — Смотрит в паспорт при свете фары. — Бурлаков Иван Михайлыч. А кликуха какая у тебя, Бурлаков?

— Бурлак. Какая еще?

— До двадцати почти годков дожил, Бурлак. Что ж не в армии? По судимости?

— Не-а. Я чистый.

— Ага, значит, отмазали. Ну давай выкладывай… Что хотел мне сказать?

— Да показалось тебе, мужик. Показалось. Ничего я не знаю.

— Не серди. У меня по спецкурсу «допросы» меньше пятерки не было. Гляди, как это делается.

Касаткин, ухватив его палец, заламывает его на секунду…

Дикий вопль долетает до Лыкова, который перекуривает, сидя на корточках за гаражами.

А Бурлак уже плывет:

— …не знаю я ничего больше. Не знаю! Правда! Дед сказал: «Не ехай за нею!» Дед сказал: «Не твое дело…» Я машину с Лизкой только до нашего моста проводил. Дед по мобиле сказал: «Нечего тебе за Басаргиной таскаться. Ехай спать!» Я поехал. Я спал! Ей-богу! Слушай, брат, развяжи руки: у меня же с носа каплет…

Касаткин одним движением снимает удавку с его рук и протягивает платок:

— Утрись.

Но тот, оттолкнув его руку, всакивает и, одним движением подтянув себя на крышу гаража, убегает по плоским крышам. Только грохот стоит. А Касаткин и не собирается его преследовать.

Из темноты выходит Лыков, щелчком отправляет окурок в темень:

— Поговорили?

— А ты не мог, майор?

— Так, как ты? Не мог, — скорбно вздыхает Сергей. — Конечно, не парень, а так. Собачий сувенир на палочке. А для папы с мамой… и он… сын. Мы ж тут все друг дружку как облупленные знаем. Я с его отцом, железнодорожным кладовщиком Бурлаковым Мишей, каждое утро здороваюсь… «Здравствуй, Серега…» — «Здорово, Михей…»

— Родные, значит?

— Почти. Он на свою работу идет, я — на свою. А сколько раз жена Михеева, Сонька, меня просила, чтобы я этого пацана в школу завез? Да и с остальными прочими так же… Я этого подонка и пальцем тронуть, вот как ты, не смогу. Мне не простят. А главное, я сам себе не прощу.

— Да ты гуманист.

— Мент я. Обыкновенный периферийный мент.

— Кто такой «дед»?

— Щеколдин Фрол Максимыч. Хозяин. В общем, город держал. Пацаны его больше смерти боялись. Вот его нету, а они до сих пор боятся.

— А где же он?

— Скрылся. Тут, понимаешь, непонятное что-то. Крыша у него поехала, что ли? Он сам никогда ни на кого руку не поднимал. Все за него другие делали. Осторожничал. Не придерешься. И все расчеты у него случались не у нас, а только на стороне. А тут получается, что именно он пришил одного парнишку… Чугунова такого… Чуню… Прямо в городе! Сам! И умотал. Озверел, что ли? За что?

— А что у него… с этой… Басаргиной?

— Это не только у него. Это у них всех. Щеколдинских. Лет семь, нет, шесть они уже с нею разбираются, да все никак не разберутся.

— А Людмила моя при чем?

— Ну ты сам посуди. Только не обижайся, а? Это я так… В порядке мысли. Все знают — Лизавета свою тачку никому не доверяет. — Помолчав: — Куда погнала? На Москву пошла. А на трассе такое творится. Так что готовься, пловец, ко всему готовься.

— Ты там глотал что-то. Не осталось?

Лыков вынимает из плаща початую поллитровку.

Касаткин пьет из горлышка, сплевывает.

— Нет, я по новой попробую… с чего начинал… С Москвы опять пойду — как от печки. А если они добрались все-таки? И что-то там с ними стряслось? В столице? Еще разок пройдусь: морги, больницы. И потихонечку по трассе. Оттуда к вам. Нет… Нет… Пока сам не найду… Не верю…

— Ну, Бог тебе в помощь.

Глава Восьмая Я ВСЯ ГОРЮ, НЕ ПОЙМУ ОТ ЧЕГО…

Я уже точно знаю — стоит мне оставить вверенный мне город Сомово хотя бы на день, и начинается полный бардак.