Леди-послушница

Артур ничего не чувствовал, кроме отупляющей боли в груди. Такой сильной, что, казалось, во всем мире осталась только эта боль. Он не замечал, как вышел Рис, сказав Метью, что пойдет взглянуть на повешенных. Не заметил, и когда он вернулся, как потом монах отлучался, чтобы присутствовать на полуденной службе, а возвратясь, спросил, как их приятель. Рис к тому времени смотрел на неподвижного, бесчувственного Артура почти с испугом.

– Может, стукнешь его посильнее, Метью? А то он будто в соляной столб превратился.

Ну, не совсем так: когда Метью уходил, Артур сидел привалившись к стене, теперь вон оперся головой на руки, закрыв лицо волосами, и кружка перед ним пуста.

– Я влил в него пинту почти насильно, – пояснял Рис.

Однако Артур по-прежнему молчал. Мир погас для него, словно из него ушла радуга или заря.

– Где она? – спросил он наконец. – Я не стану досаждать ей. Просто посмотрю на нее. Издали… Потом мы уедем. Даю слово.

В итоге Рис вызвался проводить его. Метью отправился в аббатство подтвердить, что они не передумали брать мулов, а Рис под дождем повел Артура по мокрым улицам Бридпорта в сторону дома, снятого новым комендантом для невесты.

Они миновали деревянную башню замка Симондсбури, перешли по мосту через речку Бриди. На улицах мусор и навоз, перемешанный ногами с текущей с небес водой, превращались в клейкую жижу, но Артур словно не замечал этого. Всегда такой аккуратный, он шлепал в своих щегольских сапожках прямо по грязи; он бы и свой кожаный капюшон не набросил, если бы Рис не побеспокоился.

Однако после аббатства Серн с его толстыми побеленными стенами дальше потянулись мощеные улицы, вода и грязь стекали в центральную сточную канаву, а оттуда в реку. Именно здесь новый комендант устроил свою невесту в добротном доме с каменным фундаментом и красной черепичной крышей, украшенной сверху флюгером в виде дельфина.

– Здесь, – указал Рис. – Ее еще затемно сюда доставили. Если повезет… или если дождь окончится, твоя саксонка отправится в церковь. Но я прошу тебя, Артур…

– Можешь идти, – ответил юноша, устраиваясь под навесом противоположного дома и не сводя взгляда с окованной железными скобами двери. – Я посторожу здесь сколько понадобится, нечего и тебе тут торчать. Да говорю же, я просто взгляну на нее. И не буду больше вытворять глупостей, поверь мне.

Рис еще какое-то время топтался рядом, но места под выступом этажа здания хватало только для Артура, а тот просто застыл, удобно устроившись и не замечая, что на его приятеля хлещет вода из водосточного желоба. В конце концов Рис пообещал вместе с Метью ждать все в той же харчевне за рекой, недалеко от башни Симондсбури. Там хоть огонь горит и овсянка неплохая, – бурчал Рис, уходя и перепрыгивая через стекавшую по улице воду.

Артур ждал. Порой он замечал редких прохожих: кто-то провел козу, прошли, накрывшись плащом, двое горожан, ворчавших, что дождю конца и края не видно. Какой-то мокрый до нитки бедолага тащил по улице тачку с поклажей, проехал на ослике монах, отяжелевший от влаги капюшон которого скрывал лицо до самого тройного подбородка. Артур провожал их взглядом и снова смотрел на дом. Эдмунд Этелинг действительно выбрал для своей невесты хорошее жилье: навес крыши немного выступал вперед, оберегая стены от лившихся сверху струй. Сами стены были оштукатурены до белизны, только черные балки выступали крест-накрест. Наверху из трубы сочился тонкий дымок, значит, в доме топят, там тепло. Артур рассмотрел все узоры на вычурных деревянных ставнях, каждое окошко. Одно из них выходило на улицу на втором этаже, еще два на третьем и совсем крошечное располагалось под самой стрехой. Да, хороший дом. Изнеженная кошечка Милдрэд уютно себя чувствует в таком. Артур бы не смог ее так устроить при всем желании. Выходит, она права, что выбрала того, кто ровня ей по положению. Красивым леди в такую погоду надо греть пальчики у пылающего камина, носить мягкую удобную обувь, ступая по теплым коврикам, вкушать горячие яства. Это бережет и продлевает их красоту, это достойно их.

Вечерело, но Артур даже не замечал. Взгляд его шарил по закрытым ставням узких окон, гадая, где может находиться его кошечка. А вдруг она выглянет и увидит его? И тогда он просто улыбнется ей. Даст понять, что рад за нее.

А пока он вспоминал. Вспомнил, как увидел ее впервые – полуодетую, с кучей мокрого белья – и остолбенел! Это воспоминание согрело его душу, он невольно улыбнулся – растрепанная, мокрая Милдрэд в его памяти стояла как наяву. Он всегда будет помнить этот миг. И еще как она строила ему глазки среди слепящей солнечной глади Северна, когда он катал ее в лодке. Или как они носились по холмам среди солнечных ветров Уэльса. Сколько же солнца было тогда в его жизни!